Предыдущую часть статьи см. здесь
Разработка КШМ с новой компоновкой
При проектировании новых КШМ рабочие места радистов переместили к кормовой двери. В среднем отсеке были оборудованы три рабочих места для офицеров. Соответственно было изменено расположение аппаратуры. По мере устранения замечаний, полученных в результате многочисленных проверок и испытаний КШМ, работа их становилась всё более устойчивой. Основной задачей связистов оставалась проблема получения заданных дальностей связи при движении КШМ с включённым передатчиком другой радиостанции, работающей в соседней радиосети. Контактные помехи и трудность подбора совместимых частот для пяти радиостанций (в некоторых КШМ – МП-22, МП-23, СМ МП-25 – число радиостанций доходило до семи) были основными причинами уменьшения дальности связи.
В начале 1970-х годов, когда мы только приступили к проектированию первых образцов КШМ, в моей лаборатории появился Владимир Иванович Волошин, кандидат технических наук. Он занялся проблемами индустриальных помех и подбором совместимых частот для радиостанций. То, что нам через несколько лет упорной работы удалось достичь заданных ТТЗ на АСУВ дальностей связи, в первую очередь это его заслуга. Он составил алгоритмы, разработал программы для расчёта совместимых радиочастот. Для этого потребовалась кропотливая работа по сбору и анализу побочных излучений, создаваемых радиостанциями. На всех проверках, испытания и учениях, где были задействованы наши объекты, он проводил необходимые расчёты. Отдельно взятая радиостанция имеет большое количество рабочих частот. Но далеко не все они могут быть использованы при необходимости получения предельных дальностей связи в условиях совместной работы.
В. И. Волошин в дальнейшем возглавил отдельную лабораторию, затем отдел. Защитил докторскую диссертацию, издал несколько фундаментальных научных трудов.
Расскажу об одном из эпизодов, связанным с испытаниями ТЗ АСУВ «Маневр».
Из «Воспоминаний…»
«На этапе госиспытаний была запланирована проверка работоспособности системы после марша на 50 км. Выкатили все КШМ дивизионного и полковых КП на Борисовский полигон. Включили КШМ, проверили совместную работу с ЭВК «Бета», решили несколько задач. Задачи решались посредственно из-за «капризов» «Беты». Члены госкомиссии посовещались и дали команду: «По машинам». Наши автоматизаторы и радисты сели на рабочие места. На места водителей уселись солдаты роты обслуживания. На места штурманов – сержанты этой роты. Построились в колонну и отправились в путь. Во главе колонны двигался БТР-70 с офицером, отвечающим за марш. Мы предварительно установили связь по радио между всеми КШМ. Водителям было приказано следить за электролиниями и обязательно опускать при подъезде к ним штыревые антенны, а затем их снова поднимать. Танковая, сильно разбитая гусеницами, дорога пролегала через полигон, затем шла вдоль высоковольтной линии и по просёлочным дорогам. Проезжали через несколько населенных пунктов. Мы должны были переехать автомагистраль Минск-Москва и железнодорожный переезд и далее по проселочным дорогам добраться до полигона в Колодищах. При первой же электролинии, пересекавшей дорогу, водители-солдаты опустили антенны, включив на своём рабочем месте механизмы подъема и опускания антенн. Больше они их не поднимали, хотя на пультах горели красные лампочки: сигнал, что антенны опущены. Все водители и штурманы должны были во время движения колонны прослушивать радиосеть и быть готовыми выполнить команды начальника колонны. Вместо этого и водители, и штурманы отключали свои шлемофоны – им, видите ли, шум в наушниках мешал. В результате, как только антенны были опущены, связь в колонне была потеряна. Все члены комиссии и их помощники не захотели трястись в КШМ по бездорожью и отправились в пункт назначения по хорошей дороге на автобусе. Из нас же МТЛБу вытряхивали душу через каждые 50-100 метров пути. Восстановить радиосвязь во время движения не было никакой возможности. Выглянув в люк, я видел, что все антенны впереди идущих и следующих за нами машин лежат на палубах КШМ. Отчаянные мои жесты для следовавшей за нами КШМ о том, что нужно поднять антенны, не достигали цели. С передних машин меня, естественно, не видели. Только через 30 км, когда колонна остановилась перед переездом через московское шоссе, удалось, обежав несколько машин, заставить водителей поднять антенны и включиться на связь. Но далеко убегать от своей КШМ было рискованно. Колонна могла начать движение, попробуй тогда догнать свою машину. Это я описываю для того, чтобы было понятно, какие существовали безответственность и разгильдяйство среди участников испытаний (как гражданских, так и военных).
Приехали на полигон. Расставили КШМ группами, изобразив КП и ПКП дивизии, КП полков. Члены комиссии и их помощники-офицеры уселись на рабочие места. В каждой КШМ на местах радистов сидели наши специалисты, а одно автоматизированное рабочее место занимал тоже специалист НИИСА. Проверки были очень серьёзными. Поэтому в эксперименте участвовали лучшие специалисты института.
Военные поставили боевую задачу. Её стали решать с использованием средств автоматизации. Члены комиссии результатом остались недовольны: аппаратура «чихала», в нормативные сроки не укладывались. Назревало отрицательное заключение по эксперименту, а это грозило прекращением госиспытаний. Ситуация была очень серьёзной. Начальство наше усиленно торговалось, искало выход из создавшегося положения. Наконец, члены госкомиссии от заказывающих управлений пошли на компромисс, убеждённые, возможно, в том, что разработчик сам докажет свою несостоятельность.
Условия были такими. Все машины в колонне маршем возвращаются на Борисовский полигон. В КШМ садятся проверяющие. На марше во время движения будет поставлена боевая задача. Должно быть решено определённое количество задач на ЭВК «Бета», которая будет двигаться в составе колонны. Решите задачи, тогда пункт проверки зачтём, испытания продолжим. Условия были для нас неожиданными, хотя техника была рассчитана на такой режим работы. Когда наш руководитель Николай Ильясович Азаматов объявил нам об этом решении, мы приуныли. Возвращаться на ночь глядя на полигон под Борисовом, не хотелось. Мы устали и были голодны: первоначально обед не планировался. Из Колодищ мы должны были уехать в Минск. Но Н. И. Азаматов умел убеждать людей, объяснив им сложность ситуации.
Я, как ответственный за связь, поставил условие. Должен быть проведён инструктаж солдат – водителей и сержантов, находящихся во время движения на месте штурмана рядом с водителем. Водители и штурманы должны находиться непрерывно на связи в радиосети, организованной в колонне. За положением антенн должен следить штурман, и он должен контролировать в этой части водителя. Под линиями электропередач и в населенных пунктах антенны нужно опускать не полностью, а до угла примерно в 45°. Проехали опасную зону – антенны поднять в вертикальное положение. Когда четырехметровая антенна находится во время движения под углом в 45°, то от толчков машины на ухабистой дороге антенны могут касаться корпуса машины. Если в этот момент включится передатчик, то, скорее всего сообщение не будет передано из-за замыкания выхода радиопередатчика на корпус. Приём сигналов тоже будет невозможен в эти моменты. Оставалось надеяться на то, что АПД автоматически использует свой ресурс трехкратной передачи сообщений в случае отсутствия квитанции о приеме кодограммы.
Провели инструктаж водителей, штурманов в присутствии офицеров (для солидности). Нашим радистам и операторам объяснили задачу, договорились с ними о взаимодействии. Построились в колонну. Проверили связь внутри колонны и рабочие сети связи. Был глубокий вечер. Обратный путь предстояло пройти в темноте. Отправились в дорогу. Надо отметить, что переезд через железную дорогу, через шоссе обеспечивали службы военной автоинспекции. Перед препятствием колонна останавливалась, и машины поочерёдно по команде ВАИ переезжали на другую сторону дороги.
На обратном пути то ли мы, голодные и злые, работали хорошо, то ли техника устала «капризничать», но все поставленные задачи были решены в рекордно короткое время. Во время движения в условиях непрерывных толчков и тряски были на пультах набраны исходные данные. АПД и радиостанции переправили их в ЭВМ «Бета». Машина решила задачи, и результаты отправила адресатам. Все прошло как нельзя лучше. Мы использовали только сети телекодовой связи. Передавать информацию голосом не пришлось. Контролёры были немало удивлены: при движении КШМ на марше с приличной скоростью поставить задачу, решить её, получить решение да ещё автоматически нанести на карту нужные сведения – такого ещё никому не удавалось. Так утверждали члены комиссии, когда мы вернулись на нашу базу.
Остаток пути (километров 20) мы ехали довольные, хотя и голодные. Я выглянул в люк и был поражен увиденной картиной. Более двух десятков бронемашин с включенными мощными фарами извивались огромной «змеей». Дорога была неровной, в ямах, поэтому фары то исчезали на мгновенье, то вновь появлялись, то перемещались из стороны в сторону. Всё это происходило в сплошном реве мощных двигателей. Картина завораживала, впечатляла. Невольно вспомнились события середины июля 1941 года, когда я, девятилетний мальчишка, вместе с родителями стоял у ворот нашего дома в железнодорожном посёлке станции Орша. Мы услышали не обычный шум машин и выбежали за ворота. По дороге в сторону города ехали военные. С непомерной грустью смотрели мы на жиденькую колонну наших войск, уходящих на восток. Несколько дребезжащих хиленьких танкеток, с сидящими на броне солдатами в бинтах, несколько грузовых машин с солдатами, многие из которых тоже были ранены, уезжали, оставляя нас в неизвестности, отдавая нас немцам. А на следующий день первый исторический залп реактивных миномётов капитана Флёрова по деревянным домишкам нашего посёлка превратил его в огромный пылающий костёр.
Хотелось верить, глядя на эту грозно рычащую, извивающуюся, сверкающую множеством огненных глаз «змею», что такое больше не повторится.
Проезжали мимо большого колхозного сада. Наш штурман-сержант сказал водителю сбавить ход, спрыгнул с машины и исчез в темноте. Он, наверно, знал, где нужно проделать задуманную им операцию. Через короткое время он догнал нашу КШМ, и еле взобрался на неё, теряя яблоки. Его гимнастерка выпирала во все стороны. Вскоре мы, голодные, уплетали яблоки. Когда наша грохочущая и сверкающая фарами «змея» проезжала какую-то деревню, всё её население, которое к этому времени ещё стояло на ногах, высыпало на улицу. Нам бросали яблоки, но поймать их, двигаясь, было проблематично. Но это было приятно.
Приехали к месту нашей дислокации. Расставили КШМ. Опечатали их и сдали под охрану. Уже на автобусе отправились в Печи с чувством выполненного долга. Комиссия этот пункт программы посчитала выполненным. Испытания АСУВ «М» продолжались…».
Здесь уместно вспомнить об одном приборе, входящем в комплекс средств автоматизации КШМ. Без него решить вышеописанную задачу нам бы не удалось. Речь идёт о Пульте Набора Формализованных Кодограмм (ПНФК). Вопрос о том, как набирать на клавиатуре алфавитно-цифровую информацию во время движения МТЛБу при сильной тряске, ударах, вибрациях, да ещё в перчатках при отрицательных температурах, возник с самого начала проектирования КШМ. Обычные клавиатуры для этой цели мало подходили. При толчках и ударах найти и нажать нужную клавишу, да ещё в перчатках, было очень трудно. Рассматривались разные варианты решения этой задачи. Даже исследовалось возможность использования сенсорных панелей (для начала 1970-х годов это была новинка). Несколько лет ушло на поиск приемлемого решения, пока идея Роберта Петровича Николаева (заместителя Главного конструктора АСУВ «Маневр»), Игоря Витальевича Курицына и Юрия Ивановича Лисицына не была реализована в приборе, получившем название ПНФК. Эта идея была признана изобретением. После ряда доработок ПНФК занял почётное место на передней панели перед оператором во всех типах КШМ.
 |
 |
На фото 4 показаны АРМ КШМ МП-21. Слева находится рабочее место офицера, работающего с картой. В центре – рабочее место командира. Прямо перед ним на фотографии виден ПНФК. Он несколько выступает над панелью. Это даёт возможность оператору во время движения и тряски, протянуть руки через стол, взяться за прибор с двух сторон и пальцами (в основном большими) нажимать на клавиши. Как ловко это делали наши операторы Коля Лях – бессменный «командир дивизии», Коля Игнатюк – «начальник штаба дивизии», Володя Янченюк – «начальник разведки дивизии» и другие ребята. Ни тряска, ни толчки во время движения КШМ не были им помехой. Офицеры, которые на учениях иногда садились за АРМ и серьёзно относились к порученному делу, быстро приобретали навыки работы на ПНФК. На левом рабочем месте офицера была обычная клавиатура, вмонтированная в стол. Она закрывалась крышкой и использовалась, в основном, на стоянке.
На фото 5 изображен прибор ПНФК (одна из последних модификаций). С правой стороны выступающей части прибора виден переключатель четырёх регистров. Функции, которые может реализовать прибор, видны на гравировках клавиш. На клавишах (размеры их несколько увеличены по сравнению с обычными клавишами) гравировались общепринятые у военных сокращения слов. Это позволяло существенно ускорить набор текста кодограмм. У КШМ разного назначения гравировки на клавишах ПНФК могли изменяться. На мой взгляд, применение ПНФК было очень удачным решением проблемы.
В ЕСУ ТЗ «Созвездие-М» КШМ изготавливаются на колёсных и гусеничных бронебазах (на фотографиях они очень похожи на МТЛБу). Есть фотографии автоматизированных рабочих мест, на которых установлены ноутбуки с обычными клавиатурами. Возникает вопрос: как сможет оператор набирать сообщение на этой клавиатуре во время движения КШМ по бездорожью? А если ему ещё придётся работать в перчатках? Может быть через сорок лет, прошедших после записи этого требования в ТТЗ на разработку АСУВ «Маневр», надобность в таком режиме работы отпала?
Как выглядели рабочие места радистов после радикальной перекомпоновки КШМ видно на фото. 2 и 3. Доступ к передним панелям аппаратуры связи ухудшился: радисту приходилось отстёгивать ремень безопасности, вставать с сидения, чтобы дотянуться к нужной панели.
Комплексы средств связи
В процессе испытаний средства автоматизации постоянно дорабатывались, совершенствовались и, в конце концов, могли быть названы единым комплексом средств автоматизации КШМ, пунктов управления и тактического звена. Все технические средства оптимально сопрягались между собой, функционально были увязаны в одно целое.
О средствах связи такого сказать было нельзя. Это был большой набор различных устройств, размещённых в КШМ и кое-как соединённых через АВСК (аппаратуру внутренней связи и коммутации). К АВСК нужно было добавлять разные блоки, коробочки сопряжения, чтобы аппаратура могла работать совместно.
Из «Воспоминаний…»
«Между сторонниками и противниками АСУВ «Маневр» шла постоянная непримиримая борьба. Одним из камней преткновения была связь. Существующие на тот момент и перспективные средства связи (запускаемые в серийное производство и находящиеся в разработке) не удовлетворяли требованиям, предъявляемым к АСУВ. В этот период заказывающим управлением (гензаказчиком) выступало ГРАУ – главное ракетно-артиллерийское управление. Это управление и его НИИ хотели отвечать только за средства автоматизированного управления, за математическую постановку и решение специфических задач. Связь и её проблемы они считали неизбежным злом, с которым приходилось мириться в АСУВ. Всё, что касалось связи, всеми силами, во всех документах, выталкивалось в сторону начальника Войск связи. Со стороны НВС следовали краткие и четкие ответы: используйте то, что есть.
На одном из рабочих совещаний в ГРАУ собрались представители гензаказчика, военной приёмки, несколько разработчиков нашего института, в том числе и я. Проходило это совещание после очередного неудачного испытания нашего опытного образца. Нам нужно было составить и согласовать в рабочем порядке проект документа для последующего рассмотрения и утверждения более высокими инстанциями.
Вопрос крутился вокруг тезиса, что средства автоматизации хороши (ну, может быть, их нужно немного доработать), а вот связь – плохая, путается под ногами. Хорошо бы было провести идеологическую границу между средствами автоматизации и связью, мол, мы свою часть сделаем, а НВС пускай остаётся крайним. Мне такая позиция была очень хорошо знакома со времён разработки АСУВ «ВП-М», Тогда главный конструктор рассуждал точно так же.
В ходе обсуждения этого документа я предложил: давайте средства автоматизации объединим в комплексы, и будем говорить комплекс средств автоматизации КШМ, КСА пункта управления, КСА АСУВ.… Не успел я закончить мысль, как представитель нашей военной приёмки (к сожалению, не помню его фамилии) ухватился за неё – наверно, что-то подобное шевелилось у него в голове. А я продолжал: что касается средств связи, то будем их называть комплекс средств связи (КСС) КШМ, КСС ПУ, КСС АСУВ. КСС с сетью связи составит систему связи АСУВ. Вот вам четкая граница. Комплекс средств автоматизации КСА и комплекс средств связи КСС, размещённые в КШМ, взаимодействуют через конкретный стык. Он находится между бортовой ЭВМ и АПД «Базальт». Область ответственности за связь в АСУВ – четкая. Это поле ответственности НВС. Пускай он несет ответственность за комплексы, а не за отдельные средства связи, которые, как правило, не стыкуются друг с другом без доработок, не могут эффективно работать совместно в комплексе. Идея была поддержана. КСА и КСС попали в проект документа.
В последующем, когда мне приходилось разрабатывать или участвовать в согласовании каких-либо документов, я всегда придерживался этих понятий – КСА и КСС, считая их неотъемлемыми, равноценными составными частями АСУВ».
Термин комплекс средств связи (КСС) однажды сыграл очень важную роль в пользу нашего института на уровне ВПК (военно-промышленной комиссии). Но об этом расскажу позже.
Военное научное сопровождение
Из «Воспоминаний…»
«Военное научное сопровождение разработки ТЗ АСУВ «Маневр» в части связи было поручено 16ЦНИИИС. Для этого был создан отдел, которым руководил полковник Малючков Анатолий Андреевич. Мне по делам службы приходилось бывать в 16ЦНИИИС часто, чуть ли не каждый месяц. И так на протяжении почти 20 лет. Поездки были связаны как с решением технических вопросов по связи для темы «Маневр», так и для знакомства с НИР по разным вопросам военной связи, консультаций по новым образцам техники, имеющими отношение к нашей теме. Мы участвовали в НИР, выполняемых 16ЦНИИИС. Так, например, в 16ЦНИИИС исследовались вопросы создания КШМ на новой транспортной базе БТР-80 (НИР «Кушетка-4»), а мы исследовали вопросы оснащения такой КШМ средствами автоматизации, изложили своё видение, какой должна быть аппаратура внутренней связи и коммутации для такой КШМ. Выполняемая нами НИР имела шифр «Кушетка-4А». Я был знаком со многими специалистами отдела Малючкова. Они часто приезжали к нам в Минск на различные проверки и испытания наших изделий. Назову некоторые фамилии этих специалистов. Полковник Гюльназаров Аркадий Ервандович–неизменный член всех комиссий по проверке наших изделий, подполковник Судак Владимир Михайлович, подполковник Трифонов Василий Семёнович, майор Федяев В. М. – специалист по индустриальным помехам и расчёту совместимых частот для радиостанций, подполковник Альтер Юрий Алексеевич и др. Со всеми из них у меня сложились деловые, добрые отношения, чего не скажешь о начальнике отдела Малючкове А. А. Его постоянный менторский тон, разговор, подчеркнуто пренебрежительный по отношению к какому-то провинциальному (минскому) связисту, был для него характерным явлением. Хотя в обычных беседах с окружающими вёл себя вполне нормально. Малючков лично руководил несколькими сложными проверками связи в наших изделиях. Он считал себя крупным специалистом в области КВ и УКВ связи с использованием радиостанций средней мощности типа Р-140 и Р-137. Возможно, так оно и было. В своё время он осуществлял научное сопровождение и проводил испытания таких радиостанций.
В наших изделиях проверялась возможность телекодового обмена сообщениями на скорости 1200 бит/с из КШМ через радиостанцию дистанционного управления (ДУ) Р-405, радиолинию на станциях Р-140, удалённых на 100 км, и другой КШМ, подключенной через станцию ДУ Р-405. Руководил проведением этих испытаний Малючков А. А. В процессе проверки обменяться телекодовыми сообщениями с удалённой КШМ (в ней работали одни из лучших наших специалистов связист Саша Ширяев и автоматизатор Володя Янченюк) не удалось. Кодограммы пропадали неизвестно где. Я высказал предположение, что дело в большом времени перехода радиостанции Р-405 на передачу. Для голосовой связи это не имеет значения, но алгоритм работы АПД на такую задержку не рассчитан. Мы с этой причиной уже неоднократно сталкивались. Аппаратура КШМ работает исправно. Чтобы убедиться в этом, давайте проведём маленький эксперимент: поставим невдалеке ещё одну КШМ и проведём обмен кодограммами. Заключение Малючкова было категоричным: «КШМ не обеспечивают заданные режимы работы». Этот вывод он записал в протокол испытаний. Спрашивается, причём здесь КШМ? Мы использовали в них указанные нам радиостанции, установили штатные режимы работы, АПД разработана по ТТЗ 16ЦНИИИС. Зачем же в наш адрес писать замечание? Разберитесь со своей аппаратурой. Но Анатолий Андреевич был не приклонен.
Другой случай. Проверялась работа АПД в телеграфном режиме через радиостанции Р-137, удалённые друг от друга на 70 км. Была зима. Температура была ниже 20-ти градусов. Так как предстояло работать вечером, то нам предстояла ночёвка, а возврат на базу (пос. Печи) планировался на следующий день в светлое время. Для ночёвки нам выделили два прицепа, оборудованных для ночлега. Они обогревались специальными печками, работающими на солярке. Проверкой руководил Малючков. Он с КШМ, радиостанцией, охраной и одним спальным прицепом отправился на дальнюю точку. Мы с такой же техникой–на ближнюю точку. Конечно, как всегда, перед отъездом толком не договорились о взаимодействии. В нашу задачу входило неукоснительно выполнять команды главной станции. Служебная связь не была предусмотрена. Так, наверно, было принято у военных. Хотя у связистов (гражданских) существует не писаное правило: «Если хочешь поддерживать устойчивую связь на магистрали (протяженной линии), прежде всего, организуй служебную связь и договорись о взаимодействии с обслуживающим персоналом». Преодолеть зимой путь около сотни км–дело не простое и долгое. Приехали на точки, развернули технику, включили её. Радисты станций Р-137 установили связь. Стали поступать команды от Малючкова. Он находился на удалённой радиостанции. Его команды нам транслировал по телефону радист нашей станции Р-137. Установили режимы работы аппаратуры, которые требовал Малючков. Телекодового обмена не получалось. Я видел по прибору на АПД, что принимаем хороший устойчивый сигнал. АПД его «не понимает» скорее всего, потому, что телеграфный сигнал приходит в «негативе», т. е. имеет обратную полярность. Пытался через радиста довести эту мысль до Малючкова, предлагал дать команду радисту изменить полярность сигнала. Безрезультатно. Мучил нас Малючков часа два. Наконец через радиста поступила команда Малючкова: « Проверку прекращаем. Аппаратура КШМ неисправна. Результат проверки отрицательный». После этого он удалился на отдых. Мы уговорили радистов провести ещё один эксперимент: провести передачу кодограмм при изменённой полярности сигнала. После этого обменялись сообщениями с первого раза. Связь с использованием АПД была устойчивой. На следующий день, вернувшись на базу, я об этом рассказал Малючкову. Он неохотно выслушал меня и произнёс, высокомерно: «Этого не может быть» и ушел. В протоколе записал прежнее своё решение: «КШМ не обеспечивают обмен данными в телеграфном режиме через радиостанцию Р-137». Вот так мы работали с начальником отдела, осуществлявшего военное научное сопровождение разработки. С таким проверяющим у меня сложиться доброжелательные отношения не могли.
Особо хочу остановиться на моём знакомстве с подполковником Альтером Ю. А. Он, бывший фронтовик, связист, работал по теме «Маневр» ещё в отделе П. В. Бахмутова. Когда в конце 60-х годов специалистов отдела разогнали, Альтера Ю. А. оставили. Возраст у него был предпенсионный, с начальством не спорил, увлекался историей военной связи. Ему нашли какую-то должность в отделе Малючкова и поручили заниматься историей связи. Он имел доступ к архивам и с увлечение занимался порученным делом. В отделе молодые офицеры добродушно посмеивались над его увлечением. Альтер был замечательным рассказчиком, и мне было интересно беседовать с ним. В каждом номере стенгазеты отдела Малючкова был его рассказ об интересном эпизоде, связанном с темой военной связи. Приезжая в очередной раз в командировку, я сразу шел к стенной газете, чтобы узнать, что ещё интересного раскопал Альтер в архивах или в своей памяти. Кстати, однажды в Новогоднем выпуске стенгазеты я прочёл стишки: «Карп – в Мытищи, в Минск – Судак, всё не встретятся никак». Вспомнить подполковника Виктора Михайловича Судака мне ещё придётся при описании нашей работы в Волгограде. Альтер видел во мне заинтересованного слушателя и охотно беседовал со мной.
Однажды он спросил: «Знаете, как появился термин «Командно-Штабная Машина (КШМ)»? И рассказал, что автором этого термина является он, Альтер. Разрабатывая документы с обоснованием необходимости создания подвижных пунктов управления для офицеров штаба дивизии, он придумал этот термин—КШМ, т. е. подвижный объект, оборудованный рабочими местами, позволяющими офицерам работать с картой, и с установленными в машине средствами связи и наблюдения. Термин КШМ прижился и пошел «гулять» по документам.
Альтер служил в войсках связи во время Великой Отечественной войны (ВОВ). Он рассказал один поучительный эпизод, произошедший с радиосвязью во время штурма г. Кёнигсберг в апреле 1945 года. Для штурма было сосредоточено очень большое количество войск. В период их передислокации был введён строжайший запрет на работу радиостанций. За это время все радиоданные для радиосетей и направлений связи (рабочие и запасные частоты, позывные, переговорные таблицы и пр.) были определены и доведены до каждого радиста. Как только начался штурм, запрет работы по радио был снят. Сотни радиостанций разной мощности, сосредоточенные на ограниченной площади, вышли в эфир и… парализовали работу друг друга. Была даже нарушена радиосвязь со штабами армий. Потребовалось несколько суток, чтобы наладить радиосвязь.
Я подумал, что же будет с радиосвязью в мотострелковой дивизии, оснащённой средствами автоматизации, где сотни штатных радиостанций, да ещё столько же радиостанций в приданных дивизии частях, начнут одновременную работу на ограниченной территории? Ведь даже для одной КШМ с 5-6 радиостанциями подобрать совместимые частоты было затруднительно. Задача подбора радиочастот решалась с использованием ЭВМ. На калькуляторе такой расчёт не произведёшь. Да ещё НС дивизии и его службы фактически не имеют связи с радистами, находящимися в КШМ. Будучи «безлошадным», как НС сможет в боевых условиях управлять таким сложным хозяйством?…».
Позже расскажу, как Главный конструктор АСУВ «Маневр» пытался получить схему связи существующей (без средств автоматизации) дивизии и что из этого получилось.
«…Альтер рассказывал, что в начале ВОВ в Войсках связи не было военной аппаратуры, позволявшей вести телефонные переговоры по воздушным проводным линиям связи на большие расстояния. Такая аппаратура была только в гражданской связи. Называлась эта аппаратура Система Многократного Телефонирования (СМТ-34). Она была разработана в 1934 году, серийно изготавливалась и использовалась на стационарных узлах связи. Она позволяла по воздушной цветной цепи (по медным проводам) организовать три независимых дуплексных канала связи и один служебный канал по физической цепи. Три канала организовывались методом частотного преобразования в спектре частот, лежащим за пределами частот, воспринимаемых человеческим ухом. Поэтому прослушать каналы такой связи простым подключением к линии связи было невозможно. Это было своеобразным «засекречиванием» сообщений, передаваемых по линии связи. Такой метод получил название высокочастотного телефонирования или ВЧ связь. В литературе на военные темы, в кинофильмах встречаются выражения: «Доложил командующему по ВЧ…», «Связался со Ставкой по ВЧ…» и т. п. Так вот, в этих случаях речь идёт о связи по каналам аппаратуры СМТ-34 или СМТ-35 (усовершенствованный вариант СМТ-34). Эта аппаратура позволяла осуществлять телефонную связь на тысячи км, конечно, с ретрансляционными пунктами.
Альтер рассказывал, что в 1941 году возникла острая необходимость в организации проводной телефонной связи между штабами армий, фронтов со Ставкой. Использовать для этой цели гражданские линии связи часто не удавалось, т. к. они были выведены из строя. Требовалось создать мобильные узлы связи на автомашинах. Аппаратура СМТ-34 – громоздкая, рассчитанная на эксплуатацию в стационарных условиях. Но связисты-умельцы нашли решение задачи. Блоки аппаратуры СМТ-34 смонтированы на прямоугольном металлическом каркасе высотой 2,5 метра и шириной примерно 0,6 метра. Каркас–это стальные уголки 40 на 40 мм. К ним крепятся блоки аппаратуры: генераторы, усилители, фильтры, панель контроля и управления и пр. В качестве активных элементов использовались, конечно, радиолампы. Такую аппаратуру не во всяком помещении можно установить, не то, что в деревянном крытом кузове автомашины. Умельцы распилили ножовкой каркас и согнули его пополам, не повреждая межблочный монтаж. Теперь каркас СМТ-34 вместе с элементами крепления удалось разместить в кузове автомобиля. Питание осуществлялось от аккумуляторных батарей и от бензогенератора. Такие мобильные аппаратные широко использовались в армии для связи со Ставкой, обеспечивая «засекреченную» связь. Строительство полевых проводных линий связи осуществляли специальные подразделения связистов. Провода подвешивали на шестах. Были случаи, когда из-за отсутствия проводов, они при строительстве линий связи делали вставки из колючей проволоки, но связь обеспечивали вполне приличного качества.
После окончания Московского электротехнического института связи в 1956 году, я работал на телеграфе и междугородной телефонной станции в г. Брест. Я ещё застал на эксплуатации аппаратуру СМТ-34 и телеграфную аппаратуру «Бодо». Старенькая аппаратура исправно несла свою службу, постепенно уступая место аппаратуре В-3, В-12, К-24, аппаратуре тонального телеграфирования. У нас ещё эксплуатировалась трофейная немецкая военная аппаратура ТФБ-4 (расшифровку аббревиатуры не помню). Она предназначалась для работы по тяжелым полевым кабелям, и позволяла организовать четыре телефонных канала. Оборудование каждого канала размещалось в отдельном деревянном ящике размером, примерно, 50/50/50 см. Его могли переносить два человека. Ящики можно было использовать в качестве подставок для аппаратуры. В этой аппаратуре использовались электронные лампы типа RV12P2000, что позволило конструкторам использовать объёмный монтаж и существенно уменьшить габариты аппаратуры. Компактность размещения блоков аппаратуры и продуманность монтажа обеспечивали высокую ремонтопригодность аппаратуры. У нас ТФБ-4 работала по воздушным линиям связи со стальными проводами и обеспечивала связь с некоторыми райцентрами. Качество каналов связи СМТ-34 и ТФБ-4 было примерно одинаковым. Кстати, у нас эта аппаратура была переведена на радиолампы 12Ж1Л – советский аналог лампы RV12P2000.
Вот такое отступление от основной темы пришлось мне сделать под впечатлением рассказа Альтера Ю. А.
Где те материалы по истории военной связи, которую писал Альтер Ю. А.? Может быть, где-нибудь в архивах 16 ЦНИИИС эти материалы сохранилась? Интересно было бы их почитать».
Через много лет после этих событий мне захотелось написать «Воспоминания…» о работе на МЭМЗ, ФНИИАА и НИИСА. В этом моём желании далеко не последнюю роль сыграли интересные беседы с Ю. А. Альтером.
Карп В.А.
