Теплый вечер. Железнодорожный вокзал Моздока. На перроне прохаживаются редкие ожидающие электрички на Минводы. Несколько пожилых женщин с натруженными руками, как чеченской, так и русской национальности, неторопливо ведут между собой беседу на житейские темы, стерегут свой нехитрый скарб, состоящий из кошелок, корзин, ведер с яблоками, поплевывают шелухой семечек.
На мне легкие спортивные брюки, футболка и тапочки. Сигарета в зубах, сумка на плече. Мало кто обращает на меня внимание – парень как парень. Но у того, кто проверил бы содержимое моей сумки, не осталось бы сомнений в моей причастности к событиям, которые уже набирали оборот на территории Чечни, и в которые я собрался окунуться.
Граница между миром и войной
Маневровый тепловоз, в кабине которого я еду вместе с бабульками, идет до Ищерской (в августе 1994 года железнодорожное сообщение по территории Чечни было парализовано бандитскими нападениями на составы).
Я проезжаю ту невидимую границу между спокойным миром и миром, где чувствуется дыхание войны – это и БТР в окопе перед Ищерской, стоящий с направленным в сторону Чечни башенным пулеметом, и настороженно-оценивающие взгляды публики на перроне станции Ищерская. Это – до боли знакомое еще по Карабаху, что нельзя назвать ни запахом, ни звуком – предчувствие войны.
Пацаны-чеченцы согласились показать мне дорогу до станицы Знаменская. По дороге они куриули «косяк» анаши и уже в более непринужденном тоне поведали мне о событиях в их селе и в Знаменской. Недавно сюда приезжали боевики оппозиции и заняли ищерский мост. Ищерская населена в основном чеченцами, поддерживающими Дудаева. Крупных столкновений с оппозицией у них не было. И действительно, я не уловил в их словах ни ненависти, ни враждебности к жителям сопредельного села.
Уже стемнело. На попутной «Волге» минуем блок-пост оппозиции, находящийся под охраной пяти боевиков и танка Т-55. Попутчики – четыре чеченца – заводят осторожный разговор о цели моей поездки. Как можно небрежнее и спокойнее рассказываю заранее подготовленную легенду о двоюродном брате, два месяца назад уехавшем к друзьям в Знаменскую – мол, от него с той поры ни слуха, ни духа. Веду себя осторожно, так как к кому принадлежат мои попутчики – к дудаевцам или оппозиции – пока не знаю.
Въезжаем в Знаменскую – я уже практически у цели. Осмелев, напрямую спрашиваю: «Как встретиться с людьми Автурханова?» Проехав по селу, останавливаемся рядом с полосатым шлагбаумом. У шлагбаума бородатый боец с автоматом на плече, узнав о цели моего появления, вызывает еще одного боевика. Второй боевик в бронежилете, обвешанный оружием (помимо АКМ и пистолета, на боку висит тесак), отводит меня в здание на третий этаж. Встретивший меня мужчина лет сорока, в камуфляже, с ПМ в кобуре на поясе, исподлобья внимательно изучает меня. Держусь спокойно, не мигая смотрю в глаза – «один черт, к стенке не поставите, я знаю, что заинтересую вас». Он слушает меня, и я наблюдаю, как разглаживаются морщины на его лбу, расходятся насупленные брови, и глаза становятся доброжелательными.
Лето выдалось жарким. Светло-желтая пыль стелется над проселочными дорогами, по которым двигаются редкие машины. Солнце палит нещадно, температура свыше 30 градусов.
Ничто не напоминает о том, что где-то прошли первые стычки между боевиками оппозиции и дудаевцами.
Активность начинается ближе к вечеру, когда солнце садится за горизонт. Бегают посыльные, подъезжают и отъезжают легковые машины с гонцами из дальних сел. На лицах людей озабоченность. В репликах на чеченском языке часто упоминается Лабазанов. 16 сентября его группа попала под Аргуном в окружение, на прорыв окружения срочно готовился отряд. Около восьми вечера из Знаменской выдвинулась колонна из БТР-60 и 2 грузовых машин с пехотой в количестве около 70 человек. К утру поступили противоречивые сведения. Одни говорили, что основная часть группы погибла, другие – что да, много жертв, но Лабазанов прорвал кольцо окружения и с несколькими верными людьми выскочил на территорию соседнего Дагестана, на «железке» остановил локомотив и на нем скрылся. Третьи сообщали о полном разгроме дудаевского спецназа.
Наиболее убедительно выглядела вторая версия, которая впоследствии и подтвердилась. Лабазанов с группой боевиков выскочил через Дагестан, оставив 27 трупов своих товарищей.
Вернулись 5 корреспондентов, выезжавших на боевую операцию вместе с людьми Автурханова. Мы (нас было шестеро – четверо ребят из спецподразделения, офицер связи по кличке Эд и я) начали отпаивать кофе и водкой наших «стрингеров». Они поведали о том «ужастике», что с ними произошел: под Грозным они с колонной оппозиции попали в засаду, под артиллерийский огонь, начался «драп», но самое главное – «Дудаев с колонной боевиков выдвигается в направлении на Знаменскую, чтобы окончательно покончить с оппозицией и с Автурхановым лично. Все, хана, ребята, надо делать ноги!»
В данной ситуации правильнее будет все воспринимать с некоторой долей иронии. Смеемся: «Водку надо допить, не врагу же ее, родимую, оставлять. БТР стоит под окном – всегда успеем выскочить и умотать на броне». Пишущая братия нашу шутку воспринимает всерьез, смотрит на нас с надеждой и понемногу успокаивается.
Пока крупных боевых действий нет, обучаю личный состав обращению с ПЗРК «Игла». Контингент разнообразный. Тут и учителя, и бывшие пастухи, возрастной состав от восемнадцати до пятидесяти двух лет. Им бестолку объяснять, почему нельзя делать того или иного, их легче напугать. «Включишь этот тумблер – взорвешься», – эти слова на них действуют безотказно. Теперь уже точно знаешь, что он эту кнопку нажимать или тумблером «клацать» без надобности не только не будет, но и других своих товарищей интригующим шепотом предупредит с авторитетным видом.
Пытаюсь организовать ПВО Знаменской. На плоской крыше штаба оппозиции выставляю пост с рацией и двумя комплектами ЗРК, так как у дудаевцев в районе Ханкалы есть легкие самолеты Л-29 чехословацкого производства. Их используют как учебно-тренировочные для подготовки летного состава в авиационных училищах, но при необходимости они могут нести определенную бомбовую нагрузку или использоваться как легкие штурмовики с подцепленным блоком НУРСов.
Еду за техникой
Бездействие мне начинает надоедать. Чеченцы жалуются, что Россия поставила утиль в виде Т-62 и БТР-60ПБ. Надоели они со своими дурацкими вопросами, когда же им поставят более современную технику, и пустой похвальбой, что будь у них новое вооружение, они бы «дудариков» в пять минут раздолбили. Меня это раздражает.
Еду в Моздок. На территории военного городка полно техники (в основном БТРы и новенькие УАЗы-469 с мигалками). Зеленые полевые палатки стоят ровными рядами, строем передвигаются бойцы с малиновыми погонами ВВ, много и милицейских подразделений (это их УАЗ-469, но это не те пузатые дядьки-«менты» с тупыми ленивыми лицами, которых мы привыкли видеть на наших улицах, а молодые, хорошо организованные и подтянутые ребята). У Автурханова основная надежда именно на этих ребят, так как его «воинство» явно относится к нему с пренебрежением и особого желания вступать в кровавые стычки со своими братьями-чеченцами, а тем более класть голову за Автурханова не собирается.
Получили десять БТР-80. Новенькие, камуфляжная окраска на броне оливково-зеленая, просто заглядение, десять ЗУ-23-2 (еще в смазке) – это мои родные еще по Карабаху. Пальцы потянулись к черным стволам родной ЗУ (в Карабахе ее ласково называли «Золушкой»). Перевожу ее из походного положения в боевое, пробую механизмы наведения, стволы мягко ходят во всех направлениях – сказка, песня в металле и огне. Скорострельная, легкая, мобильная (ее у Лабазанова потом возила даже «Тойота»), имела страшную огневую мощь, она даже не стреляла в обычном понимании, она буквально рычала, выплевывая 23-мм ОФЗ и БЗТ (осколочно-фугасно-зажигательные и бронебойно-зажигательные трассирующие) снаряды со скоростью 8 снарядов в секунду из обоих стволов. Пушки новые, к ним идут все комплектующие, начиная с чехлов-тентов и ЗИПов, заканчивая сменными стволами в длинных ящиках. Даже прицелы оказались на своем месте. По горькому опыту Карабаха, когда боевики-федаины попросту воровали прицелы, чтобы приспособить их к своим автоматам, так как от этого они якобы начинают более метко стрелять, я все же допустил оплошность, не настоял на том, чтобы прицелы до поры до времени снять. Публика оказалась одинаковой – один к одному. На двух ЗУшках уже отсутствовали прицелы.
Мои курсанты
Вечером с ребятами из спецподразделения, которые охраняют «тело» Автурханова, пьем пиво, когда вбегает посыльный: «Андрей, тебя Умар вызывает». Иду. Умар – худой и прямой за столом, рядом его брат. Ставят задачу: «Сейчас прибывает группа в количестве 30–50 человек, надо срочно обучить их работе на ЗУ-23-2».
А на дворе темная ночь, во дворе две лампы-«кобры» на столбе – вот и все освещение. Пытаюсь объяснить Умару, что обучают этому в учебках в армии несколько месяцев. Ладно, надо так надо, скрипя зубами, выхожу из кабинета. Спускаюсь во двор. Вот они, мои курсанты-«абреки» от семнадцати до пятидесяти пяти лет. С интересом разглядывают меня, одни с насмешкой, другие с любопытством, третьи (обкурившись анаши) – вообще расширенными зрачками.
Злой, начинаю объяснять им, что да как словами из «Руководства по назначению и боевому применению ЗУ-23-2», но через две минуты ловлю себя на мысли – несу чушь. Надо проще. И после слов «снаряд поступает на линию досылания в приемную коробку автоматической зенитной пушки АЗП 23-М… – перехожу на другой язык: короче, эта фиговина заходит в эту хреновину». Зная, что в такой темноте, не видя, что я делаю, и ни черта не понимая, они вряд ли за 30 минут чему-то научатся, я начинаю показывать метод заряжания пушки, опуская многие основные моменты, учитывая срочность данного мероприятия.
Апофеозом обучения явилось то, что после вопроса одного обучающегося – «а она вообще стреляет?», нервы мои не выдержали. Я решительно задрал стволы в небо и, нажав педаль стрельбы, всадил все 50 снарядов из одного короба в небо. До этого мало слушающие меня «курсанты школы «Выстрел» от неожиданности замерли и даже присели. Вылетел перепуганный Автурханов. В небе мерцающими звездочками вспыхивали разрывающиеся снаряды: срабатывали самоликвидаторы.
Должен признаться, что со многими из этих вчерашних крестьян у меня потом сложились хорошие, дружеские отношения. Запомнился ингуш Иса. Маленький (полтора метра), лет за 40, волосы вечно торчащие во все стороны, как у героя «мультяшки», руки в мозолях, лицо в морщинах, дома оставил жену и пятерых детей. Я подшучивал над ним:
– Иса, ты специально бросил детей и жену, сбежав на войну. Надоела, наверное, эта вечно требующая еды орава?
Рот растягивается в улыбке, обнажая редкие вкривь и вкось желтые зубы.
– Надоела!
Этот Иса впоследствии оказался самым толковым стрелком. Во время учений, которые я провел через неделю на импровизированном стрельбище на Терских холмах, он эффектно с первой очереди поджег пустую 200-литровую бочку из-под соляры, установленную как мишень на удалении около 1200 м. Бочка подпрыгнула, вспыхнула и покатилась по склону вниз. Танкисты и пулеметчики БТРов, которые также участвовали в этом соревновании от своих подразделений, были посрамлены.
По возвращении на базу я лично купил Исе пять банок пива и вручил перед строем.
На тропе войны
В конце сентября после получения вооружения (БТРы, ЗУ-23-2, навалом АКМ – все новое) братья-чеченцы решили выйти на «тропу войны». Подняли всех по тревоге. Ночь, оживленное движение. Напряженность обстановки, казалось, материализовалась настолько, что ее можно пощупать руками. Кровь быстрее бежит и нервы напряжены.
Раздача боеприпасов происходит в селе Кень-Юрт. Отряд состоит из 200–250 человек, имеет 2 БТРа, 2 танка, 2 ЗУ-23-2. Каждый стремится ухватить побольше патронов и гранат, набирает этого железа столько, что становится тяжелее килограммов на 20. Пуля в такого попадет – неделю взрываться будет.
Беру свой лучший расчет с Исой, второй расчет – из местных, кень-юртовских. Второй расчет – люди случайные, особого желания воевать у них не наблюдается. Постоянно оглядываются в надежде сфилонить. Но после пламенной речи Бадрутдина перед строем на чеченском для боевиков и на русском для меня (стою в стороне, лениво курю), смысл которой – «разгромим этих дудаевских бандитов, ублюдков и выродков… сегодня решительный и последний бой…» и дальше в том же духе, мы выступаем в поход. С нами люди Руслана Лабазанова, Беса Гантемирова и, конечно, Автурханова.
Вышли на перевал. Внизу – село Первомайское. Легкий туман на перевале скрывает нас от возможных наблюдателей. Беру бинокль, колонну оставляем позади, сами небольшой группой осторожно проходим вперед. Веду наблюдение. Около поста – гаубица Д-30, около редкой лесопосадки – минометная батарея, в селе тихо и спокойно. Редкие машины, проезжающие мимо нас из села и в село, мы останавливаем, чтобы кто-нибудь не сообщил о нашем присутствии.
Внизу под нами окопы метрах в 200–250. Окопы пусты, отрыты брустверами в сторону противника. Перед нами у подножья хребта еще 2–2,5 км открытого пространства. Уже рассвело, и преодолеть это расстояние до околицы села, да еще с техникой, незаметно невозможно: потеряем фактор внезапности.
Предлагаю для начала уничтожить видимые цели – Д-30 и минометы. Из ЗУшки я не достану, снаряды через 2–2,5 км разорвутся не долетев до цели – сработают самоликвидаторы. Одному из командиров с черной повязкой на голове объяснил, что надо делать и показал цель. Подъехала, урча, «хламида» Т-62. Постояла минут десять, пуская облака сизо-черного дыма. Затем открылся люк башни танка, выскочил командир и подбежал почему-то именно ко мне.
– Андрэй, куда стрэлять?
– Ыды к командиру, он знаэт.
Убегает.
Еще через десять минут первый выстрел. Снаряд с хлопком и шелестом уходит в сторону села, через некоторое время отзвук взрыва доходит до нас. Все, надо искать укрытие, если из Первомайского ответит гаубица. Отбегаю ближе к своим ЗУшкам (одна ЗУ-23-2 была установлена по моей рекомендации в кузове ГАЗ-66, машина для этой установки легкая, при стрельбе ее раскачивало, но других машин не было, а мне необходима была мобильность). Мой расчет на месте, а расчета другой пушки на месте нет. Нервы напряжены, я же приказал всем расчетам находиться рядом с орудиями, в крайнем случае, присмотреть себе укрытие. Меня начинает колотить, громко матерюсь, вспоминая всех родственников этого зенитного расчета. Другие бойцы находят потерянный расчет, приводят ко мне, глаза, как у побитых собак. Они, оказывается, уже за соседнюю сопочку успели сбегать, на случай «как бы чего не вышло». Сменяю гнев на милость:
– Черт с вами, к установке!
Танк выстрелил еще два раза, не видя цели.
– Попал?
– Попал! — Куда?
– В центр сэла.
– Нормально, слов нет.
Что я еще мог сказать ему? На черта сдался этот центр села, на черта эти лишние жертвы? Потом этого танкиста свои же братья-чеченцы укоряли за эти выстрелы.
Конец войны
На этом «война» закончилась. Боевой дух иссяк не только у подчиненных, но и у командиров, несколько часов назад произносивших пламенные речи. Я понял, что на село пойти духу у них не хватит, хотя я осторожно предлагал различные варианты, в том числе и посадить пехоту на броню БТРов, на полной скорости ворваться на околицу села, перебить расчеты минометной батареи и гаубицы (казармы рядом) и так же быстро уходить – хоть логическое завершение операции какое-то будет. Смотрю – духа нет.
Все. Едем назад. На душе и тошно, и смешно: «А может быть к лучшему?!» Утро нового дня принесло свежесть в теле и мыслях. У крыльца несколько иномарок, две из которых выделяются – большой «Крайслер» с мордовскими номерами и двухместная, красного цвета «Феррари». Это приехал Руслан Лабазанов.
Высокий парень в американском камуфляже, перетянут ремнями портупеи, на поясе АПС в эбонитовой кобуре, «Узи» на ремне. Фигура крепкая, лицо волевое, коротко подстрижен, шаги твердые, но идет легко, сосредоточен. По бокам и сзади – охрана, такие же парни как на подбор, с черными повязками, вооружены все пулеметами ПК с отпиленными прикладами (как они впоследствии объяснили, приклады отпиливали, потому что неудобно с этими «дурами» ездить в машинах. Я с Русланом потом говорил о том, что так вести прицельную стрельбу на дистанции невозможно, а для ближнего боя, то есть стрельбы с рук, ПК не предназначен).
Совещание у Автурханова было посвящено разбору вчерашней операции в Первомайском. На нем начали выявляться какие-то разногласия между Лабазановым и Автурхановым. Как я понял, борьба Автурханова заключалась в захвате власти и получении субсидий у России, Лабазанов же основную ставку делал на конкретном участии оппозиции в больших операциях, так как был личным кровником Дудаева. Лабазанов вышел от Умара Автурханова мрачный.
Чеченский Робин Гуд
Узнав поближе Руслана Лабазанова, я проникся невольным уважением к этому человеку с несгибаемой волей и упорством. Руслан Лабазанов, пользующийся большим авторитетом среди населения Чечни, недаром был прозван «чеченским Робин Гудом». Во время правления Дудаева и царившего повсеместно беспредела (особенно по отношению к русскому населению), Лабазанов пытался наводить порядок и поддерживать справедливость, руководствуясь собственными представлениями о них.
Порой его действия принимали жестокие и противозаконные формы. Так, в 1993 году к Руслану и его жене Тамиле прибежала босиком растрепанная русская женщина средних лет. Во время все увеличивающегося прессинга в отношении русскоязычного населения со стороны дудаевских силовых структур, а попросту банд с удостоверениями ДГБ (Департамент государственной безопасности), начался банальный грабеж русских в Грозном. Женщина – научный сотрудник одного грозненского НИИ – жила вдвоем с 18-летней дочерью. Они решили продать квартиру и уехать вглубь России к родственникам. Обратились за содействием к участковому милиционеру, проживавшему в том же доме. Клиент был найден. Сделка состоялась. А буквально через полчаса их ограбили и выкинули на улицу. Зная от знакомых о Лабазанове, женщина решила обратиться к нему, так как веры в правоохранительные органы Дудаева уже не было.
Ночными улицами лабазановские «тойоты» и «джипы» подъехали к дому, где жил участковый милиционер. Тот не ожидал, что русская женщина додумается обратиться за помощью к чеченцу. Парализованный страхом, он назвал всех, кто участвовал в ограблении, и был брошен в багажник автомашины. Люди Лабазанова отправились по названному адресу. После короткой схватки (бандиты были вооружены и действовали по удостоверениям ДГБ, возглавляемого Гелисхановым) бандиты были разоружены, оказавшие сопротивление – расстреляны на месте. Деньги вернули законной владелице.
Чтобы предупредить действия со стороны районного отделения милиции, Лабазанов нагрянул и туда. Начальнику РОВД объяснили, что случится с ним и его подчиненными, если с головы ограбленной женщины упадет хоть один волос.
Деньги на содержание своей группы Лабазанов получал от «воздушников» (людей, наживающихся на фальшивых авизо и других махинациях), в добровольно-принудительном порядке «убеждая» последних делиться. Из всех подразделений оппозиции группа Лабазанова была самая энергичная, боеспособная, с жесткой дисциплиной.
Родившийся в 1967 году, Лабазанов жил в Краснодаре, где и учился в институте. Был арестован по ст. 218 УК РСФСР (незаконное хранение оружия), но оправдан. В 1991 году после прихода к власти Дудаева устроил настоящий переворот в грозненском следственном изоляторе, освободил всех содержащихся там и пришел к Дудаеву, приведя с собой еще шестьсот человек. Был принят, обласкан, назначен начальником личной охраны «фюрера». Но с 1992 года у них пошли разногласия, вылившиеся весной 1994 года в кровавый конфликт во 2-м микрорайоне Грозного, когда все люди Лабазанова были обложены дудаевским спецназом. Лабазанов с боем вышел из города и примкнул к оппозиции, которую уже в то время возглавлял Автурханов.
Кровавый узел в Чечне затягивался туже. Дудаев понял, что Россия не останется в стороне. В Чечню потянулись наемники. Однажды Лабазанов остановил автобус, где вместе с мирными жителями ехали наемники из Дагестана. Предложил наемникам выйти из автобуса, те отказались. Тогда вышли мирные люди (женщины, старики, дети). Автобус с оставшимися в нем наемниками был расстрелян людьми Лабазанова из всего имеющегося у них оружия.
Несмотря на весенний погром Лабазанова во 2-м микрорайоне, его отряд продолжал быть боеспособной силой, питаемой ненавистью к Дудаеву и его окружению. Шамиль Басаев, будучи учеником Лабазанова, особой любви к «наместнику Аллаха» не питал, и были предпосылки, чтобы он объединился с Русланом против «Джорика», как они тогда называли Дудаева. В начале декабря 1994 года, когда окружение Дудаева жило в страхе перед возможным вводом российских войск на территорию Чечни, Басаев и Гилаев – уже полевые командиры крупных дудаевских подразделений – прибыли к Лабазанову на переговоры. Основной темой беседы была попытка склонить Руслана «под зеленые знамена имама Шамиля из-за угрозы русского вторжения». Лабазанов дал отрицательный ответ: «Не хочу проливать ни чеченской крови, ни крови простых русских солдат».
Тогда, как говорят осведомленные люди, Басаев и Гилаев попытались предотвратить ввод российских войск, пообещав передать Дудаева «тепленьким и связанным» российской стороне в обмен на обещание не вводить войска в Чечню. Ответ российской стороны был прост: «Военная машина запущена и остановить ее нет возможности».
Через три дня колонны российской техники потянулись по дорогам Чечни в направлении Грозного.
