Трагический штурм
Но вернемся к событиям ноября 1994 года.
Вооруженная российской стороной, антидудаевская оппозиция готовится разделаться с генералом. Автурханов, особо не надеющийся на свое «воинство», с большой надеждой смотрит в сторону Моздока – места сосредоточения российских войск. Руслан Лабазанов получил в Знаменской две ЗУ-23-2, два танка Т-72 и два БТР-70. Я занимаюсь подготовкой людей Лабазанова к работе на ЗУ, а мой приятель Саша – на Т-72 и БТР-70.
В селе Толстой-Юрт располагался 4-й батальон оппозиции, а также штаб-квартира миротворческой группы Руслана Хасбулатова. Село Толстой-Юрт лежит у подножия Терского хребта, на вершине которого заняли позиции дудаевские подразделения. В октябре там погиб младший брат Хасбулатова. Группа, в которую он входил, во время вылазки на холмы была в упор расстреляна дудаевской засадой. Именно этот случай вынудил Хасбулатова занять однозначную позицию по отношению к Дудаеву.
26 ноября утром мы в составе сборных отрядов под руководством Автурханова, Беслана Гантемнрова и Руслана Лабазанова двумя колоннами выдвигались из Толстого-Юрта в направлении Грозного.
Этому предшествовала как всегда пламенная речь Автурханова «о последнем, решительном, окончательном… это сборище ублюдков, бандитов и прочее». Наша колонна под руководством Руслана Лабазанова с идущими впереди тремя российскими танками и двумя танками с экипажами Лабазанова выдвигается к Грозному через Аргун. Сконцентрировались около АЗС. Инструктирую расчеты, хотя понимаю, что ох как много не успел сделать. Связь паршивая, большинство ребят не обстреляно, командиры плохо знают, какие задачи решать, а об их подчиненных и говорить нечего. Концепция такова: сейчас входим в Грозный, дудаевцы увидят столько техники и офигеют, а как только офигеют, так и побегут.
На совещаниях у Руслана Хасбулатова я не раз поднимал вопрос о том, что необходимо людям разъяснить правила ведения боевых действий в условиях города и крупных населенных пунктов. Еще Вторая Мировая война показала, что загонять боевую технику на узкие городские улочки – самоубийство, что рота или батальон не сможет действовать в городе как на равнинной местности, необходимо разбиваться на группы 5–15 человек. Действуя в городе мобильными группами, имея надежную связь друг с другом и четкое представление о целях и задачах, поставленных не только их группе, а всему подразделению (роте, батальону) нужно брать дом за домом, чердак за чердаком, подвал за подвалом, оставляя в уже очищенных зданиях пулеметчиков, снайперов, чтобы туда не заскочили духи и внезапно не ударили в спину. Но всем было не до того, все со мной соглашались – и не более.
С двух сторон въезжаем в Грозный. Около 12 часов. Светит солнце. Ничто не предвещает трагической развязки, так же снуют легковушки, в окнах и на улицах – удивленные люди. Я еще не знал, что многие из тех, с кем я сейчас нахожусь в колонне, не доживут до вечера, особенно не повезет танкистам.
Я сталкивался раньше с чеченцами в Карабахе, там мы стремились уничтожить друг друга: я числился в полку «Арцах», они же в группе «Серые волки». Сегодня мы заходили в Грозный плечом к плечу. Есть и русские ребята, что воевали на стороне азербайджанцев, я же на стороне армян, а сейчас мы стреляем друг у друга сигареты и готовы прикрыть друг друга в бою.
Вот Женька, воевал в Карабахе на стороне Баку, командовал батареей «Град» БМ-21. Был практически в тех же местах и в то же время, что и я, только на сопредельной стороне. Интересно разговаривать, вспоминать эти места: Мехмана, Мардакерт, Агдам – там бы у меня не дрогнула рука, чтобы всадить очередь из своей «золушки» по позиции «Града», где сидел бы вечно улыбающийся скромный капитан бывшей СА Женька. А теперь на площади «Минутка» Женькин танк горит, черный дым и огонь бьют столбом в небо, звонким горохом рассыпается во все стороны пулеметный боекомплект танка, взрываясь, снаряды вырывают куски брони, несколько приличных кусков которой пролетели надо мной. Женька был в том танке наводчиком (артиллерист от бога). А еще впереди меня горел Санькин танк, да он уже практически не горел, а догорал. Представьте, как догорает головка спички, когда чиркнешь по коробку. Так же рванул, сдетонировав, боекомплект Санькнного танка, в ста метрах впереди меня – огромный столб пламени с треском и грохотом вверх. И все…
Связи нет. Кто слева, кто справа от нас – не знаем, сыпанула горохом очередь над головой, посыпалась штукатурка. Я под стеной трехэтажного дома. Не вижу откуда бьют, моя ЗУшка стоит на дороге, все архаровцы разбежались в укрытия под стены домов.
Нет, здесь я все равно, как на ладони, на шее у меня лабазановский пулемет ПК и запасная лента к нему. Вижу, бьют с чердака – здание по диагонали напротив, даю очередь в направлении чердачного окна, около окна сыпется штукатурка, кажется, попал, бегу за чугунную тумбу.
Рядом орет чеченец, ноги в крови, штанины пропитались кровью до черноты, лицо небритое, бледное. Его уволакивают в подъезд.
Оставшиеся три танка с белыми опознавательными полосами, развернув башенные орудия в направлении противника, быстро покатились назад, ловко маневрируя, объезжая сгоревших собратьев. Саланбек из Толстого-Юрта пытается вывести ГАЗ-66 из-под обстрела. В кузове боекомплект. Надо спасать.
Кричу:
– Саламбек, я тебя прикрою!
Падаю в метрах 8–10 от него и пытаюсь глазами уловить, откуда идут вспышки выстрелов. ГАЗ-66 отгоняют. Всем приказ отходить.
Бронежилет или осторожность?
Перед входом в Грозный я над Саламбеком подшутил. На дороге, когда уже вся техника выстроилась в колонну, Саламбек, надев бронежилет, озабоченно спросил меня:
– Андрей, как считаешь, возьмет автоматная пуля 7,62 этот броник?
Серьезно, оценивающе посмотрев на его нелепо обвешанную боеприпасами (патронов к автомату распихал около цинка, гранаты к подствольному ГП-25, гранат Ф-1 штук 6, магазинов к АКМу – 6 штук, да еще и броник), отвечаю:
– Ты знаешь, Саламбек, дрянь «броник», натягивай второй – гарантия будет.
Так оставил я его тогда в больших сомнениях на дороге. Сейчас он был уже без этого лишнего хлама. Да я и сам никогда бронежилеты не одевал, старался брать самое необходимое, помимо автомата или пулемета: нож, пару гранат, шесть магазинов, индивидуальный пакет, аптечку, пачки 4 патронов (по 20 штук 7,62).
Остальной боекомплект пусть лежит в вещмешке, в таком месте, чтобы всегда был под рукой.
Самые дурные ранения от этого бронежилета. Не хочу сказать, что он вообще не нужен. Порой он спасает жизнь, а порой становится причиной нелепой гибели. Пуля, пробивая первый слой бронежилета, пройдя в тело, не может пробить второй (на спине) и начинает «гулять». Во-вторых, лишний вес – это уменьшение возможностей маневра в бою: тяжело бежать, неудобно прыгать, становишься – спорь, не спорь – менее поворотливым.
При передвижении по городу лучше прижиматься к стенам, идти в колонне, соблюдая дистанцию 3–4 метра. Боковым зрением постоянно фиксировать возможные движения на чердаках, окнах, балконах, а также быть готовым прыгнуть в укрытие, каковым может быть бетонный бордюр, сгоревшая машина, на худой конец, всегда иметь на примете канаву поглубже.
В помещении, тем более незнакомом, только что оставленном противником, будь внимателен, начиная со входа в подъезд (могут быть «растяжки» из гранат), двери помещений старайся не открывать рукой (имей по возможности веревку метров в 10, много места не займет). Трупы могут быть заминированы, точно также как и видеомагнитофоны, магнитофоны, ящики шкафов.
Не подходи вплотную к окнам, лучше стой сбоку, открытые пролеты в подъездах и комнатах преодолевай пригнувшись, бегом: нет гарантии, что с соседнего здания за этим помещением не наблюдает снайпер. В здании, в подвале, на чердаке не шуми: то, что не может увидеть глаз, может услышать ухо: стон, шорох, клацанье затвора и другие характерные звуки.
Действуя на незнакомой территории в ночное время, попытайся обезопасить себя (свою группу). Если до рассвета не ожидается подход своих сил, заминируй наиболее опасные направления: лестницы, проломы в стенах, если в них можно попасть с улицы. Вообще, поставь себя на место противника – и увидишь все слабые и сильные стороны своей позиции. В ночное время старайся соблюдать светомаскировку: не свети лишний раз фонарем, осторожно прикуривай, прикрыв огонь ладонью. Не шуми, не выдавай своего присутствия, лишний раз не стреляй: определят позицию и всадят из гранатомета. Противник также панически боится неизвестности, и без нужды, не зная, что там есть и сколько вас и где, он не полезет.
Ошибки
Последующие события читателю известны – в том числе и из публикаций в «Солдате удачи». Российские войска начали военную операцию по ликвидации дудаевских вооруженных формирований в Чечне, длящуюся до сих пор.
С первых же дней операции военное командование российских войск допустило роковую, по моему мнению, ошибку. Перед вводом войск и их продвижением по территории, где население составляли в основном чеченцы (причем как поддерживающие оппозицию, так и Дудаева), не была проведена надлежащая информационная работа. Командование не вникло в расстановку политических и национальных сил (а во многих населенных пунктах русскоязычное население было представлено терским казачеством, многие чеченские тейпы открыто враждовали с тейпами, поддерживающими Дудаева). Надо было продуманно подходить к контактам с местным населением, проводить агитационную работу, исключить всякие недоразумения между личным составом подразделений российских войск и населением. Наконец, демонстрировать разное отношение российских войск к населению, находящемуся в оппозиции, и к сторонникам Дудаева.
Что было на самом деле? Авиация наносила удары по населенным пунктам Шатоевского района (январь 1995 г.), хотя старейшины села дали «добро» на беспрепятственный проход российских войск через этот район. Но ни одна бомба не упала в то время на Бамут или дома отдыха под Ведено (эти дома, дома отдыха и бывшие пионерские лагеря использовались боевиками как базы и находились в горной лесистой местности).
Решительные действия подразделений морской пехоты, ВДВ, танкистов и вертолетчиков буквально сводились на нет тем, что им приходилось бороться не только с дудаевскими боевиками, но и с населением, которое раньше дудаевцев не поддерживало, но было вынуждено бороться уже не за Дудаева, но против российских войск.
ОМОН занялся в первую очередь разоружением тех групп чеченцев, которые вели активную борьбу против Дудаева. Противники Дудаева, не оказавшие Российской Армии никакого сопротивления, попали в двусмысленное положение. А село Бамут (вотчина одного из сподвижников Дудаева – Яндарбиева) так и не было взято российскими войсками, хотя там находились основные базы боевиков.
Вьетнамский урок
История знает много примеров, когда регулярная армия несла большие потери в затяжных боях против мелких партизанских формирований. Напрасно позволили перерасти ограниченной операции по ликвидации вооруженных формирований в борьбу с местным населением, вставшим на путь партизанской войны.
Например, население Надтеречного района с большой надеждой ожидало прихода российских войск. Население сел Горячеисточинск, Толстой-Юрт и Виноградное выгнали из своих сел дудаевских боевиков, которые приехали из Грозного и других сел рыть окопы и возводить укрепления. В Толстом-Юрте на 7 миллионов рублей были куплены цветы, чтобы встретить российские войска. Но только чудом удалось предотвратить его артиллерийский обстрел.
На первых порах чеченцы неплохо относились к армии. Многие армейские части вступили в непосредственный огневой контакт с противником с первых дней пребывания в Чечне и находились в зоне боевых действий по два-три месяца, поэтому старались найти контакт с местным населением. Например, в марте чеченцы отметили праздник ураза. Командование 245-го полка пригласило жителей села Гойты к себе в расположение части. Накрыли столы, выставили нехитрое угощение, поздравили чеченцев с их религиозным праздником. Тут и там слышались заверения, что население Гойты не допустит, чтобы с окраин их села боевики обстреливали посты полка (и я был свидетелем того, что это выполнялось). Как рассказывали мне потом жители села, их односельчане, поддерживающие дудаевцев, сначала отговаривали их от встречи с личным составом полка, а затем жалели, что сами не пошли вместе со всеми.
Сон майора
В отличие от армейских частей, подразделения МВД прибывали в Чечню на 45 суток. Находились в основном на блок-постах. Были пьяные разборки, неоправданная стрельба ночью во всех направлениях (в том числе и по населенным пунктам).
В итоге уже через несколько дней эти посты МВД сами стали подвергаться ночным налетам и обстрелам со стороны местных жителей.
Однажды к нам пришла делегация жителей села Виноградное (где живут в основном кумыки) с жалобой, что кто-то ночью обстрелял их село «маленькими снарядами» (я сделал вывод, что это или 30-мм БМП-2, или АГС-17). Поехал на пост у Червленного моста. Меня встретил заспанный майор МВД. Посетовал, что не высыпается, так как усилились обстрелы по ночам – в течение нескольких последних суток их почти каждую ночь обстреливали по несколько раз. Пришлось мне ему объяснить, что у местных жителей также есть оружие и, вместо того чтобы ночью стрелять во все стороны, было бы лучше найти контакт с местным населением: те сами не допустят, чтобы с направления их сел кто-нибудь вел провокационные обстрелы российских войск. На блок-посту начали вести себя по-другому, и у них стало меньше жертв, а майор, наверное, стал высыпаться.
Неожиданная встреча
Иногда мне задают вопрос: «А скольких ты убил?», на что я отвечаю вопросом: «Я что, похож на убийцу?» Скольких я спас, я знаю более-менее точно. Это те старики, женщины и дети, которых я прикрывал от ударов авиации Азербайджана в Степанакерте, это 14 армян, необстреляных и деморализованных, с которыми я вышел из окружения под Мардакертом, это 5 чеченцев с завязанными глазами, которых привезли спецназовцы в расположение Северного аэропорта в Грозном и принятых ими за дудаевских корректировщиков и которых они уже хотели допросить и расстрелять – а я знал, что они ремонтники газовых магистралей, за неделю до этого подвозившие меня на своем прыгающем по разбитой дороге ГАЗ-66…
Начало января 1995-го. Северный – аэропорт Грозного. Центральное здание аэропорта серо и угрюмо, как человек с пулей во лбу – большой дырой с почерневшими краями от прямого попадания снаряда в центр фасада. С правой стороны аэропорта, где стоят ангары, в том числе ангар с бывшим личным самолетом Дудаева с надписью вдоль фюзеляжа «STIGL» и с эмблемой на киле в виде «кольца скрученной глисты в красном круге», – стоят ряды разбитых и изуродованных Ан-2 и пара Ту-134 с оторванными двигателями и крыльями, фюзеляжами, разломившимися пополам. Ощущение хаоса, остающегося на поле боя, нарушается ровными рядами боевой техники и палаток личного состава, который уже обживает отбитую у противника территорию. На бетонной взлетке, расчищенной от хлама, ровными рядами стоят вертолеты огневой поддержки Ми-24.
Возле только что приземлившегося вертолета – группа людей в камуфляже. Разыскивая командование Н-ской части, подхожу ближе. Один из стоявших в группе первым протягивает мне руку и говорит: «Здравствуйте». Это обращение режет ухо. Парень как парень, камуфляж, такой же небритый, как все мы, в очках. Только теперь я обратил внимание на сумку видеокамеры у него на плече и черный футляр гитары в руках. Еще один «турист»?
Выяснив расположение нужного подразделения, ухожу в центральное здание аэропорта, встретившее меня пустым залом, бетонный пол которого усеян битым стеклом, покореженными алюминиевыми дверями.
Спустя десять минут кто-то заскакивает в комнату, где мы сидим, и приносит весть, что приехал Шевчук из группы «ДДТ». В центре зала стоит парень, с которым я здоровался на взлетке. Гитара на груди, лицо смущенное. Со всех сторон окружен людьми. Танкисты, артиллеристы, вертолетчики – каждый стремится потрогать руками человека, которого они видели на экранах телевизоров и чью кассету я привез в Чечню еще в августе 94-го. До сознания многих еще не может дойти реальность происходящего.
У людей, приехавших сюда по приказу и прошедших уже первые бои, не мог уложиться в голове факт приезда человека, бросившего квартиру, красивые улицы Питера и приехавшего к ним в эту грязь и кровь, в разбитый город, наполненный смрадом смерти. Каждый стремится протиснуться ближе и пожать ему руку, выразить благодарность. Этими руками они уже вытаскивали окровавленные тела своих товарищей из-под обломков зданий и башенных люков горящих танков.
Прилетевший одним рейсом с Шевчуком помощник Егора Гайдара, понимая всю никчемность своего присутствия, смущенно отходит в сторону.
Парень с гитарой
Я отпросился у командования сходить на прикрытие Шевчука в Грозном. Юра сразу внес ясность в цель своего прибытия: «Хочу увидеть все своими глазами, мне надо быть там, где погибают сейчас наши российские ребята». Окружающие начали отговаривать его, но, поняв по его лицу, что это бесполезно, отступили.
В январе 1995-го шли страшные бои в центре города за здание Совмина и дудаевского дворца. Эдик (отчаянный разведчик 74-й юргинской бригады) и я на БТРах решили двинуться в центр Грозного, усадив Юру на всякий случай внутрь – под броню. Пожелав нам счастливо добраться до места, не напороться на мину и снайпера, ребята отправляют нас в путь.
Не знаю, что чувствовал этот питерский парень, внимательно разглядывая в триплекс БТР проносившиеся мимо нас разбитые дома, сожженные танки, трупы людей и собак (собак мы сами стреляли, так как они начали питаться трупами). Стараемся быстрее проехать это проклятое кладбище. Прячась за надгробными плитами умерших сородичей, точно так же, как и за юбками своих матерей, жен и сестер, дудаевские боевики не раз устраивали на этом участке дороги засады. Об этом напоминают обгоревшие остовы БМП-2 и нескольких бензовозов.
Узкая улочка на подступах к Совмину. В добротном одноэтажном доме – штаб батальона связи 74-й бригады. Весть о том, что к ним ехал Юрий Шевчук, летела впереди нас. Его уже здесь ждали. Счастливые лица ребят: солдат, прапорщиков, офицеров. Здесь нет места фальши. Все действительно были рады, что о них не забыли и не пренебрегли.
К нашей группе подходят бойцы, смущенно улыбаются.
– Юра, мы сейчас около костра сидим, чистим оружие и кассету с последним твоим концертом слушаем.
– Юра, а мы тебя за месяц до отправки в Чечню, по телевизору видели, а ты тут собственной персоной, мы и представить себе не могли, что ты окажешься здесь.
Командир батальона Николай Андреевич, высокий, статный подполковник, потерявший за полмесяца боев 50% личного состава, качает головой:
– К центру Грозного едут с оружием, а этот – с гитарой.
Если бы я сказал, что Юра приехал давать в Грозном концерты – это было бы пошло. Какие к черту концерты под боком у смерти! Шло обычное человеческое общение. Вопросы сыпались градом:
– Как там в Москве?
– Юра, как там в Питере?
В большой комнате, где набилось много народа, есть ребята, которые десять минут назад вышли из боя. Юра говорил о жизни, о Боге, много шутил и, конечно, пел. Пел про осень, которая взрывается желтой листвой, про ветер, про дом в четыре окна.
Сидящий на полу старший лейтенант с СВД в руках попросил спеть песню «Не стреляй» (через несколько дней Юра признался мне, что это было для него неожиданно – когда люди вокруг то и делают, что стреляют, значит, не до конца очерствели души этих молодых ребят, брошенных в бойню и забытых на этой войне).
Подвалы
Быстро продвигаемся по улице. На перекрестках бежим пригнувшись (эти места наиболее простреливаемые). Первый перебежавший перекресток занимает позицию за стоящим рядом сгоревшим БТРом, взяв на прицел окна напротив стоящего дома. На счет «три–четыре» выскакиваем и бежим мы. Бегу справа от Юрки. Первая мысль – «как хорошо, что без бронежилета», бежится легко. И тут посередине перекрестка вылетает один магазин от АКМ. Юрка с ребятами уже за кирпичной кладкой разбитого здания – в безопасности. Жаль магазин. Бегом обратно на перекресток уже без прикрытия. Хватаю магазин и догоняю группу.
Переходы по подвалам здания нефтяного техникума. До Совмина метров 60 от силы. Подвалы отличные, с бетонным перекрытием, лестница, ведущая направо и вниз. В темноте мерцают огоньки солдатских сигарет. Ребята только что сменились, выйдя из боя.
Выходим в следующий проход. Справа от нас ахнула танковая пушка. Напротив нас – большой пролом в стене. Здесь уже светлей. Кирпичная пыль стоит столбом. Быстро через этот пролом исчезли ребята из огнеметного взвода РПО («Шмель»), ушли под развалины строений. Им нельзя здесь оставаться – их ждут на позиции.
Вернувшиеся с позиций ребята принесли весть – дудаевцы вывесили в окнах Совмина трупы и раненых наших ребят и под их прикрытием ведут огонь. Ребята плачут, но приходится стрелять по подвешенным телам своих же товарищей, некоторые из которых еще живы: видно, как изо рта у них судорожно вырывается пар. Серые от пыли лица, каски надвинуты на усталые глаза, бронежилеты под мышками – в белых, соляных разводах от пота. Усталые глаза, в которых смешалась боль от всего увиденного, недосыпание и апатия ко всему происходящему вокруг.
Юрка снова поет про осень, про ветер, играющий рваными цепями, про город, тающий во мгле. Танковая пушка бьет рядом, после каждого выстрела, сверху на нас сыпется пыль и мелкая кирпичная крошка…
И снова подвалы. В «колодце» двора звонко бьет 82-мм миномет, бегом бежим через двор, ныряем в подвал. Здесь штаб 74-й бригады сибиряков. Идем длинным, темным переходом. На каждом повороте – один–двое бойцов на посту. Откидываю полог из солдатской плащ-палатки, прикрывающей вход в более просторное помещение, но такое же темное, едва освещаемое керосиновой лампой. На столе – оперативная карта Грозного. Командир бригады в каске и бронежилете живо выходит из-за стола, улыбается. Причина улыбаться у него есть:
– Сижу, работаю с картой, наношу оперативную обстановку. Вдруг, начинается ажиотаж. Забегали люди. Что случилось? Идет группа ДДТ! Какая такая группа ДДТ, в донесениях о действиях такой группы сведений нет. И вообще, как эта группа смогла прорваться в расположение бригады?..
Говорю: «Ну вот, Юра, можешь по приезде в Питер рассказать, как твоя группа без шума и без выстрела заняла расположение бригады ВДВ».
Сидящий на снарядном ящике капитан вдруг вскакивает:
– Это что, тот самый Шевчук? Из ДДТ?!
До него только сейчас дошло, кто с кем и о чем говорит.
Затем были встречи в госпиталях, в подразделениях спецназа. Вместе с Юрой едем к Руслану Лабазанову. Кассету с записью группы ДДТ я подарил Руслану еще в 1994 году, и он постоянно крутил ее в своем «Мерседесе 600».
Война продолжалась…
P.S. Я последний, кто видел живым Р. Лабазанова 29 мая 1996 года. Переночевав у него дома, утром уехал в Грозный.
1 июня поступили сведения о гибели Р. Лабазанова и одного из его охранников в ходе перестрелки. Мне их по-человечески жаль.
