Война 1941–1945 гг. глазами мальчишки. Из «Воспоминаний» Карпа Вадима Анатольевича. Часть 1

Карп Вадим Анатольевич
Статья для сайта «Отвага» написана в декабре 2012 года

 

Думаю, что для моих потомков

имеет смысл оставить некоторые

воспоминания, свидетелем которых

мне довелось быть.

  

 

 Как началась для меня Великая Отечественная война 1941 — 1945 гг.

Жили мы на станции Орша в большом деревянном доме, состоящем из двух половин, одинаковых. На одной жили бабушка Лиза, тётя Лариса и квартирантка – молодая учительница русского языка. На второй половине – отец Карп Анатолий Алексеевич, мать – Карп София Сильвестровна и я. Отец – инвалид (потерял правую ногу в результате аварии на транспорте), работал в здравпункте паровозного депо. Мать работала учительницей младших классов.

 

1941 г., май

 

Я закончил учёбу в 1-м классе на «хорошо» и «отлично». Начались летние каникулы. В июне мы с отцом часто выезжали на речку купаться. Работу он заканчивал часов в 16, так что мы успевали на пригородный поезд (рабочую «летучку») и ехали на остановку «533 км», где протекала речушка Городнянка. Купались, возвращались домой. Речка была неширокой: местами 5-10 м, а местами до 15-20. Один берег крутой, обрывистый. С него деревенские ребятишки ныряли в воду. Малых пацанов и девчонок, которые не умели плавать, ребята постарше ловили, хватали за руки-ноги, раскачивали и с обрыва бросали в воду. Под обрывом было глубоко: ногами дно не достанешь. Детишки барахтались в воде, страшно визжали и кричали. Им нужно было, молотя ногами и руками по воде, метров 5 выбираться из глубины на более мелкое место у противоположного берега, где мы располагались с отцом. Детишки выбирались из воды, отплёвывались, шли вверх по реке, переходили по мели на другой берег, и всё начиналось сначала к всеобщему удовольствию: визг и крики пацанов, которых опять ловили старшие ребята, раскачивание за руки – ноги, полёт, барахтанье в воде – и так до посинения от холода.

 Я с завистью и страхом наблюдал за этой картиной. У нас всё происходило иначе: мы раздевались, какое-то время остывали, после чего отец, прыгая на одной ноге, входил в воду, окунался, отфыркиваясь, и пытался заманить меня всякими увещеваниями и жестами в холоднющую, страшную воду. Мои попытки хоть немного проплыть на глубине 20-30 см. были пустой затеей. Взяв меня за руки, отец, иногда, подпрыгивая на одной ноге, заводил меня в воду по горло, по грудь. Это был предел, на который я был способен. О том, чтобы окунуться с головой или без опоры оказаться на глубине и речи быть не могло. Иногда отец, посадив меня себе на спину, пыхтя и отдуваясь, «возил» меня на противоположный берег. Страх, который я испытывал при этом, описать словами невозможно. Я так и не научился в детстве толком плавать и нырять.

 Ловили на этой речушке рыбу – отец ставил на ночь рыболовные закидушки. Попадались отличные налимы.

Вместе с друзьями я играл в разные игры, но чаще всего, конечно, в войну. Время было такое. Жил рядом сосед Митя Бреер. Родители его были немцы. Он был на год старше меня. Это был наш заводила в играх. Он отлично рисовал, мастерил из дерева, дощечек игрушечное оружие. Орава мальчишек делилась на 2 группы. Все хотели попасть в «армию» к Мите, так как победы всегда были за ним. И это справедливо, так как он всегда мог организовать своих «бойцов» лучше для ведения «боевых действий».

Отец Мити был машинистом на паровозе. У них был свой дом, сад, громадный сарай с овчаркой на цепи. Всё было чисто и аккуратно, как и положено немцам. Большая семья – два брата (Митя младший). Две сестры, одна из которых была замужем и жила в Москве. Мать не работала. Примерно в 1939г. Его отец ездил к родственникам в Германию. Привёз Мите в подарок малокалиберную винтовку, из которой можно было стрелять малокалиберными патронами. С какой гордостью он показывал нам этот подарок! Мы, пацаны, сгорали от зависти. Поездка в Германию дорого обошлась Бреерам. Отца его арестовали как фашистского шпиона. Как говорили, он очень скоро сошёл с ума в Оршанской тюрьме и умер. Семья стала бедствовать. Они вынуждены были продавать своё имущество, чтобы выжить. Винтовку, конечно, отобрали. Дом обворовали. Знаю, что семья буквально голодала. Дом Брееров находился примерно в 50-60 м от нашего дома и близко стоял к Пожарному переулку.

 

Фрагмент карты довоенной станции Орша

На схеме: 1 – место, где располагался наш дом; 2 – улица Молокова, главная улица, соединяющая станцию с городом; 3 – Пожарный переулок; 4 – место взрыва первого снаряда днём 14 июля; 5 – зона пожара после первого залпа батареи капитана Флёрова; 6 – железнодорожный вокзал; 7 – улица Новый быт, ныне улица К. С. Заслонова.

 

В самом левом углу треугольника, ограниченного улицей Молокова и Пожарным переулком, был наш дом. Наш участок граничил с участком Брееров. Около их дома разорвался первый (наверное, пристрелочный) снаряд реактивных миномётов «Катюша». Но об этом – попозже.

Моя мама в июне 1941 года готовилась ехать в Мацесту на курорт лечить суставы (страдала суставным ревматизмом). На руках была путёвка, в кармане – билет на поезд. Но вдруг сообщение – ВОЙНА! После долгих рассуждений поездка на курорт была решительно отменена.

 

Начало войны, бомбардировки станции Орша

 

Мальчишки собирались в стайки, обсуждали ситуацию. Мы вначале воспринимали войну чем-то напоминающую наши детские игры в войну.

С нетерпением ожидали сообщений, что агрессор получил должный отпор и Красная Армия громит врага на его территории.

Отношение к войне резко изменилось через несколько дней, когда стали летать над станцией Орша немецкие самолёты и бомбить. К этому времени мы успели выкопать в дальнем углу сада-огорода укрытие. Это была Г-образная траншея глубиною немного больше метра, накрытая досками и присыпанная землёй. По земляным ступенькам, через два входа, вырытых под углом к основной траншее, можно было протиснуться, сильно согнувшись, к мешкам с одеждой и сесть на них. Укрытие было достаточно символическим: в лучшем случае оно могло защитить от осколков и пуль. После объявления воздушной тревоги (сирена, гудки паровозов), мы прятались в убежище. В 3-4 мешка сложили самую необходимую одежду (в том числе зимнюю), документы, забрали кое-что из постельных принадлежностей. Некоторую посуду, самовары затолкали в русские печи и закрыли их железными заслонками. Благодаря этому, самовары уцелели при пожаре, сохранились до сего времени и исправно несут службу на даче. Некоторые ценные вещи – настенные часы с боем, фотоаппараты (у отца их было несколько штук, в том числе павильонная камера), мой двухколёсный велосипед— отец вынес в сад и расположил подальше от дома в саду. Была у нас небольшая двухколёсная тележка, которую тоже перетащили в огород. В убежище забрали кое-что из еды, но, к сожалению, мало. До того, как начались бомбёжки, после объявления воздушной тревоги я бодренько по лестнице забирался на крышу дома, где между коньком крыши и дымовой трубой можно было удобно расположиться и обозревать окрестности. С этого наблюдательного пункта я надеялся своевременно обнаружить самолёты и дать команду маме и бабушке бежать в убежище (отец и тётя были на работе). Но когда прилетели настоящие самолёты и стали падать бомбы, мне стало не до наблюдений. После тревоги мне достаточно было нескольких секунд, чтобы нырнуть в убежище.

Немцы бомбили нагло, не встречая практически никакого сопротивления. Один раз над станцией появился наш истребитель, погонялся за немцами (или они за ним), постреляли друг в друга – и всё. Слухи ходили самые разные о положении дел. Официальной информации фактически не было. У отца был самодельный радиоприёмник. Но так как электричество в посёлке отключили, мы им воспользоваться не могли. Помню, мы с отцом отвезли на извозчике этот радиоприёмник в железнодорожную больницу на станции Орша-Западная, так как там электричество не отключали. Но включить там приёмник по каким-то причинам не смогли и, естественно, ничего нового не узнали. Помню, в это время над лесом на довольно большой высоте строем пролетали несколько немецких бомбардировщиков. Они, видно, бомбили аэродром в Балбасово под Оршей. Когда они уже удалялись, выстрелили по ним наши зенитки пару раз. В небе позади самолётов возникли дважды по четыре разрыва, образуя два квадрата. Самолёты спокойно удалились.

 

Замечание. Прочёл эти строки и задумался. Почему я решил, что это самолёты были немецкие? Только потому, что по ним стреляли наши зенитки? Самолёты были большие, летели строем (два звена) медленно, натужно гудели (были с бомбами?), летели в западном направлении. Может это были наши самолёты? А зенитчики приняли их за немецкие и пальнули по ним? После двух залпов обстрел самолётов прекратился. Ведь связь в Красной Армии в начале войны была на уровне сигнальных флажков, когда не были протянуты провода между корреспондентами. С самолётов после начала обстрела «махнули флажком» или пустили сигнальную ракету: «По своим же стреляете, прекратите огонь!». В другом случае ограничиваться двумя залпами не следовало бы. Уж очень доступная и соблазнительная была цель.

В 1995 году в Минске была издана книга Е. П. Юшкевича «1418 дней белорусского железнодорожника». Е. П. Юшкевич в это трагическое время был начальником станции Орша-Центральная. Он уехал из Орши с последним поездом. Приведу цитату из его воспоминаний.

«Вечером (события происходят 23 или 24 июня – прим. В.А.Карпа) коллектив узла принял боевое крещение – налет фашистских самолетов. Если судить по последнему периоду войны, когда бомбежки совершались волнами самолетов беспрерывно в течение двух — двух с половиной часов, то первый налет бы «легким». Но он был первым, никто из нас не был еще обстрелян. Несколько самолетов пролетели над узлом, сбросили бомбы и улетели. И все- таки это было первое крещение, и нам было страшно: серия надвигающихся и удаляющихся взрывов сопровождалась завыванием пикирующих самолетов, казалось, они разрушили землю, смели все с ее лица.

К тому же бомбежка совершалась на фоне огромного фейерверка ракет, выпущенных из разных точек узла. Ракеты были направлены на главные объекты: депо, горловины станции, вокзал, посты централизации. Все свидетельствовало о том, что здесь действуют хорошо информированные в географии узла люди — вражеские сигналисты, засланные сюда или завербованные на месте. Так или иначе, стало очевидным, враги не только в самолетах, бомбящих узел, но и среди нас, находящихся на узле. Взрывы бомб и ракетная сигнализация тяжело подействовали на психику работников станции. Мы недоумевали: почему не слышно наших самолетов, почему нет огня зенитчиков? Ведь перед войной газеты, книги, радио нам втолковывали, что мы будем воевать на чужой территории, что, цитируя слова песни, «любимый город может спать спокойно».

  

 Эвакуация

 

Началась спешная эвакуация. В первую очередь всякие начальники сажали на машины (естественно, служебные) своих домочадцев в дополнение к служебному имуществу и отправляли в тыл. Эвакуироваться было предложено всем семьям железнодорожников, в том числе и нам. Эвакуируемые с ручной поклажей должны были в определённое время собраться у так называемых «жлобинских путей» (примерно в 1 кмот оршанского вокзала). К этому времени подгоняли железнодорожный состав из товарных вагонов («теплушек»). Как только эвакуируемые начинали загружаться в вагоны, прилетали немецкие самолёты (возможно, кем-то предупреждённые) и в щепы разносили вагоны с людьми. К отцу в здравпункт приносили раненых. По его словам, это были люди со страшными осколочными ранами, с обломками досок от вагонов, торчащими в телах. Оказать помощь таким раненым один фельдшер не мог. После таких рассказов эвакуироваться по железной дороге было слишком опасно. Очень немногим эшелонам с беженцами удалось уехать из Орши. Но многие из них либо были разбиты по дороге до Смоленска, либо застряли в Смоленске и на других станциях. Много эвакуированных через месяц вернулись в Оршу пешком к своим сожжённым или разграбленным домам.

На станции Орша была метеостанция. Заведовал ею приятель отца Миркин. Я очень любил бывать у него вместе с отцом. Такие интересные приборы, термометры размещались в решётчатых ящичках на подставках. В специальном сарае у Миркина были баллоны с водородом, которым он надувал резиновые шары-зонды и запускал их в облака. Иногда на праздники он надувал мне шарик, который на верёвке так и стремился улететь вверх. С гордым видом я шествовал по улице на стадион, где обычно проводились праздничные мероприятия, поглядывал на других детей, у которых шарики были надуты воздухом и бессильно тянулись к земле.

Когда начались бомбёжки, Миркин выпустил из нескольких баллонов водород, так как при пожаре или близком взрыве бомбы они могли взорваться. Я слышал, как он об этом рассказывал отцу.

В начале июля к нам зашёл Миркин и сказал, что собирается эвакуироваться. Семью из Орши он уже отправил раньше. Он сказал, что все более или менее ценные вещи сложил в свой погреб под полом и забил его гвоздями. Целый килограмм с лишним ушёл на это. «Если кто-нибудь решит забраться в погреб, то ему придётся потрудиться, чтобы повыдирать гвозди»,- сказал он. Через несколько дней, после того как он уехал, его дом сгорел. Огонь очень просто расправился с гвоздями и вещами.

После войны Миркин и его семья в Оршу не вернулись. Что с ними стало – неизвестно.

Нам можно было уходить пешком. Но могли ли мы быстро и далеко уйти: отец инвалид на протезе, бабушка-старушка, тётя, мама и я? Что мы могли унести с собой необходимое для жизни: одежду, питание? Решили оставаться в своём доме: что будет – то будет. Тем более, что отца со здравпункта не отпускали – работы хватало. Бомбёжки продолжались по несколько раз в день. Это было ужасно. Пикирующий бомбардировщик, падая в пике, когда его не видишь, сидя в убежище, ужасно воет. Вой нарастает по силе и высоте звука. Потом начинает визжать бомба. Для большего эффекта немцы в хвостовой части бомбы размещали пропеллер, который издавал визжащий, всё возрастающий по тону и силе звук. Создавалось впечатление (точнее, ощущение), что самолёт пикирует на тебя, и бомба летит в тебя и вот-вот разнесёт тебя в клочья. Оглушающий взрыв, со стен и потолка убежища сыпется земля, земля колышется, и вот новый свист, вой, взрыв. Всё тело непрерывно пронизывает противная дрожь, которую унять нет никаких сил. Бомбы падали, в основном, в 300 –500 м от нас. Но от этого ощущения отнюдь не были менее острыми. Иногда бомбы сбрасывали и на посёлок. И так каждый день. Ночью обычно не бомбили, но ночи летом короткие!

Паника и неопределённость нарастали. Из магазинов исчезли продукты. Отсутствие официальной информации рождало самые невероятные слухи. То, якобы, обнаружили невзорвавшуюся бомбу, начинённую песком: рабочие Германии нам помогают! То ползёт слух: немцы в Минске, Борисове – следующая Орша! То поймали диверсантов…

 

Накануне оккупации Орши

 

В один из дней июля (12 или 13 числа) бомбёжек не было. Паровозных гудков не было слышно. «Живые» паровозы уехали. Оставшиеся были разбиты или выведены из строя. Установилось тревожное ожидание. Поздно вечером, когда стемнело (это было часов в 11 вечера), послышался шум моторов на нашей улице Молокова. Мы все выскочили за калитку. По улице в сторону города двигались автомашины, танкетки, на которых сидели наши бойцы с хмурыми лицами, смотрели на нас угрюмо. Многие из них были в бинтах. Движение колонны продолжалось минут 15-20. Помню, что проехали они довольно быстро. Мы, молча, проводили их взглядами и поняли, что это всё, защищать нас больше некому. Это ушла последняя войсковая часть.

 

Примечание. Эта картина много лет спустя неожиданно всплыла у меня в памяти в момент, когда я ехал в большой колонне бронеобъектов опытного образца комплекса АСУВ «Маневр». Мы возвращались на нашу базу поздно вечером после успешно завершенной одной из сложных проверок комплекса, которую проводила Государственная комиссия. Я выглянул в люк бронеобъекта, в котором ехал, и был поражен увиденной картиной. Вид более двадцати бронетранспортёров с включенными фарами, в рёве мощных двигателей, извиваясь огненной змеёй на неровностях разбитой танковой дороги, производил сильное впечатление. Какой это был контраст с хиленькой колонной наших войск, покидавших Оршу 13 июля 1941 года! Этот эпизод я описал в статье «К истории создания ТЗ АСУВ «Маневр», опубликованной на сайте «Отвага».

 

Надо ещё отметить, что в этот день с самого утра в станционном посёлке (ближе к станции) начались пожары. Грабили магазины, брошенные дома. Ни милиции, ни кого-либо другого, кто навёл бы порядок, не было. Огонь от горящих домов, а их было несколько на нашей улице, грозил по заборам и деревянным тротуарам перебраться к нашему и другим соседним домам — стояла жаркая сухая погода. Отец с тётей взяли топор, лопаты и пошли разбирать заборы и деревянные тротуары. Дома сгорели за несколько часов. Продвижение огня в нашу сторону вроде остановилось.

Когда уехали военные, начали раздаваться мощные взрывы в стороне паровозного депо, вокзала и других объектов железной дороги.

Это подрывные команды взрывали мосты, путепроводы, блокпосты станции централизованного управления железнодорожными путями, здания СЦБ (сигнализация, централизация, блокировка – весь железнодорожный узел станции Орша был оборудован этой системой; стрелки железнодорожных путей, светофоры управлялись из зданий, так называемых блокпостов). Вечером, когда стемнело, мы стояли во дворе нашего дома и по раздававшемуся очередному взрыву, учитывая примерное направление его и дальность, гадали, какой мост или объект взлетел на воздух. Помню, как ярко-жёлтое пламя, поднявшееся вверх огромным столбом, осветило кирпичную водонапорную башню, которая стояла, примерно, в 500 метрах от нас по направлению к вокзалу. Было видно, как башня в этом пламени приподнялась, накренилась и уже в темноте рухнула со страшным грохотом. По слухам, взрывчатка, которую завезли для подрыва объектов, находилась в подвалах трёхэтажного кирпичного здания (так называемого «Района»). Здание «Района» сохранилось и по сей день. Только давно уже нет на нём (на крыше) двух громадных мачт, между которыми была натянута радиоантенна. В этом здании размещались различные службы железнодорожного узла, телефонная станция, отдел местного НКВД и пр. Говорили, что остатки взрывчатки взорвут в конце операции вместе с этим зданием. Наш дом находился от «Района» метрах в 150, и отец опасался, что обломками здания накроет и нас. Нужно было что-то предпринимать.

Надо рассказать ещё об одном событии дня, предшествующего взрывам. Отцу сказали, что за вокзалом разбомбили госпиталь (точнее, оборудование полевого военного госпиталя, которое привезли на станцию Орша, выгрузили и бросили). Ни раненых, ни медперсонала там нет. Только валяется много медимущества. По пустым улочкам и переулкам днём мы отправились к этому месту.

Нам нужно было пройти мимо железнодорожной поликлиники. Отец решил зайти в неё, надеясь встретить кого-либо из знакомых медработников. Это посещение поликлиники оказалось для меня первым за этот день сильным потрясением.

Поликлиника размещалась вблизи вокзала, ближе к посёлку. Между ними проходило несколько железнодорожных путей. Это было довольно большое одноэтажное бревенчатое здание Т-образной формы.

Мы с отцом зашли в это здание. В средине просторного холла на медицинской каталке лежала женщина. Все стёкла в больших окнах были выбиты и валялись на полу. Вокруг головы женщины летала туча здоровенных мух. Отец знал эту женщину. По-моему, она была тоже медработником. Она находилась при смерти, в полубредовом состоянии. Не знаю, была ли она ранена или больна. Отец присел рядом, попытался заговорить, как-то утешить. Она узнала отца, что-то ему сказала.

Появились два сравнительно молодых врача-еврея. Возможно, они были из разбитого госпиталя, так как отец их не знал. Подошли, сказали, что больная безнадёжна. За ними, за врачами, шёл мужчина и вёл за руку девочку. Она была немного больше меня по росту. Этот мужчина умолял помочь девочке. Оказалось, что когда немецкие самолёты расстреливали из пулемётов людей на земле (может, во время эвакуации), пуля попала ей в лицо и разворотила челюсть. Вид у неё был ужасный. Выступали раздробленные кости. Сочилась кровь. Говорить она не могла. Упала на колени перед этими врачами (они были в белых халатах), отец этой девочки умолял врачей помочь чем-нибудь. Они разводили руками: все из поликлиники разбежались, ничего нет, они бессильны. Страшная сцена! К отцу же врачи пристали с вопросом: расстреляют их немцы или помилуют как молодых врачей? (я думаю, что и белые халаты они надели, надеясь на последнее). Отец что-то говорил утешительное. Он и сам не знал, что с нами будет в ближайшие дни, а может и часы. Ушли мы из поликлиники в очень расстроенных чувствах.

Мы добрались до вокзала, перешли железнодорожные пути и вскоре нашли место, где валялись десятки, если не сотни ящиков всевозможных медикаментов, бинтов, пакетов ваты в стерильных упаковках. Коробки с какими-то ампулами валялись на земле. По ним ходили несколько человек из местных жителей, искали и разбивали ещё целые ящики. Раздавался хруст этих ампул под ногами. Он до сих пор стоит у меня в ушах. Походили мы, посмотрели на весь этот ужас. Взяли в карманы несколько стерильных упаковок бинтов и индивидуальных пакетов. Индивидуальный перевязочный пакет— это бинт, на конце которого две подушечки из ваты, обшитые марлей. Одна из подушечек пришита к бинту, а другая может, перемещается по бинту. В случае сквозного ранения, одна подушечка кладётся на входное отверстие, другая – с другой стороны, они прижимаются бинтом, который закрепляется английской булавкой, которая имеется в каждом пакете (такие булавки во время войны мы успешно использовали для изготовления рыболовных крючков). Всё это помещено в прорезиненный стерильный пакет, который сверху можно дегазировать, если применены отравляющие вещества. Пакет имеет надрез, потянув за оболочку около него, пакет легко вскрывается. Отец набрал в карманы ещё каких-то лекарств, повздыхал, что погублено столько так нужных сейчас медикаментов, и мы отправились домой.

Помню, что невдалеке от разбитого госпиталя стояли рядышком новенькие (судя по краске) 4 противотанковые 45-мм пушки. Что это за пушки, я понял гораздо позже, когда увидел такие же на фотографиях в журнале. Пушки были либо разгружены с железнодорожных платформ, либо приготовлены к погрузке. Никого из военных окрест и в помине не было. Отец запретил мне приближаться к пушкам и что-либо трогать.

Вечером над городом Орша поднялось громадное зарево (город Орша находится примерно в трёх километрах от станции Орша). Город, в основном, деревянный, расположенный между двумя высокими древними берегами Днепра, выгорел почти полностью.

 

  

  

  

 

Примерно так выглядели кварталы станционного посёлка Орши после пожара в зоне, обозначенной цифрой 5 (см. схему выше). Только печных труб было побольше, а сгоревших кирпичных зданий, поменьше

 

В ночь взрывов немцы начали артиллерийский обстрел города Орша. Стреляли издалека, так как мы слышали только вой пролетающих над нашими головами снарядов и их разрывы в стороне города. Как мы узнали через несколько дней, немцы обстреливали элеватор, из которого ещё пытались вывезти остатки хлеба (зерна) – об этом им, наверно, сообщила разведка. Элеватор всё же успели взорвать. Эта огромная железобетонная махина только приподнялась от взрыва и осела, накренившись. После войны взорванный элеватор разрушили и построили новый. Новый элеватор несколько меньше старого, и не столь красив.

 

Дополнение.

 

Немецкая аэрофотография 1941 года. Единственная из серии подобных фото Оршанского железнодорожного узла, которую мне удалось привязать к карте. На фото: 1 – городской парк (в довоенное время эта часть парка не была благоустроена); 2 – парк культуры и отдыха железнодорожников. Он был огорожен, благоустроен. Была деревянная сцена, экран, кинобудка, площадки для игр и т. п. Я с родителями частенько бывал в этом парке; 3 – улица Молокова, пересекает улицу Поженьковскую (сейчас улица Грицевца); 4 – улица Поженьковская (Грицевца); 5 – дорога в город Орша; 6 – железнодорожный путепровод. По нему проходит железнодорожный путь со станции Орша-Восточная на Москву; 7 – станция Орша-Восточная.

Некоторые пояснения к этому снимку. Улицы Поженьковская и Молокова – единственные две улицы мощёные булыжником, проходили через посёлок станции Орша. Только по ним можно было, проехав под путепроводом (6), въехать в город Орша. Вторая грунтовая дорога со стороны станции в город проходила через железнодорожный переезд значительно южнее. При отступлении 13 июля путепровод на дороге в город был взорван и перекрыл эту дорогу. Немцам пришлось потрудиться, чтобы сделать проезд.

Улица Поженьковская проходит на запад через весь станционный посёлок, переходит в гравийную дорогу и без всяких препятствий (больших мостов, путепроводов), через деревню Заболотье выходит на шоссе Москва-Минск. Это единственная (не грунтовая, а гравийная) дорога от шоссе на станцию и в город Орша со стороны запада. По этой дороге немцы вошли в Оршу.

Вторая дорога, по которой можно попасть в город Оршу, идёт с севера. Это шоссе Орша-Витебск от пересечения её с магистралью Москва- Минск около посёлка Обухово. Здесь на месте взорванного моста через речку Оршица немцы наводили переправу, которая была, по-видимому, второй целью для экспериментальной батареи капитана Флёрова.

 

 

Следует описать ещё один эпизод этого периода, хотя ко времени привязать его затрудняюсь. Скорее всего, это происходило днём, когда наши войска отступили, а немцы на станцию Орша ещё не вошли. Посёлок ещё не сгорел – это точно. Возможно, это было в тот день, когда мы с отцом ходили к разбитому полевому госпиталю. Отец опасался, что за станцию Орша будет вестись бой, и мы окажемся в этом пекле. Поэтому он стремился, чтобы мы с нашими пожитками, размещёнными на тележке, успели выехать в поле к деревне Хороброво (в поле не будет боя). Если немцы увидят нас в поле на дороге, то, по крайней мере, оставят в живых. А наши не тронут тем более. Таким образом, мы окажемся вне территории, где может возникнуть бой. Для осуществления этого замысла нам нужно было с тележкой через переезд, мимо вокзала и депо переехать на другую сторону железной дороги и отправиться к деревне Хороброво. Мама и тётя Лариса впряглись в тележку, и мы поехали по улочкам и закоулкам. Из этого нашего поступка можно понять, сколь мы были наивны, растеряны, лихорадочно искали выход: как выжить? Сейчас это кажется смешным, нелепым, а тогда это были шаги отчаяния.

По задворкам мы добрались почти до железнодорожного вокзала. Между нами и вокзалом оказались железнодорожные пути, рельсы. Нужно было перебраться через них. Когда мы собирались это сделать, послышалась ружейно-пулемётная стрельба. На наше счастье рядом с двухэтажным кирпичным зданием находилось бомбоубежище. Это была зигзагообразная щель, вырытая в земле, глубиной метра полтора, сверху накрытая шпалами и присыпанная землёй. Мы тут же нырнули в убежище, оставив тележку с поклажей наверху. Стрельба усилилась. Иногда даже слышался свист пуль. Потом всё стихло. Я не думаю, что это был бой. Скорее всего, это передовые отряды немцев, подойдя к станции, постреляли, чтобы заявить, что они пришли и настроены решительно. Мы сидели тихо в убежище и не подозревали, какой опасности подвергались, так как находились не среди жилых строений, а рядом с военными железнодорожными объектами. Если бы немцы нас обнаружили, то, не разбираясь, для «профилактики», могли бросить в убежище гранату с печальными для нас последствиями. Сидели мы в этом убежище часа два. Переезжать через железнодорожные пути рядом с вокзалом, чтобы выбраться в поле, было рискованно. Помню, меня, чуть ли не насильно накормили моим любимым (в другое время и в другой обстановке) кушаньем: гоголем-моголем (куриный желток, взбитый с сахаром). Отец и тётя разведали новое, более удобное (можно было на что-то сесть, а не сидеть на корточках) убежище. Совсем рядом было двухэтажное кирпичное здание «кондукторского резерва». В те времена была такая должность – «кондуктор». В самом конце каждого железнодорожного состава размещался вагон или платформа с тормозной площадкой. Во время движения состава на этой площадке должен был находиться кондуктор. Он вывешивал красный фонарь в случае разрыва состава (из-за ненадёжности сцепок между вагонами) должен был, вращая ручной тормоз, остановить оторвавшиеся вагоны. Зимой кондукторы надевали поверх зимней одежды громадные (до пят) овечьи кожухи, чтобы не замёрзнуть.

На втором этаже этого дома «кондукторского резерва» находились, по-видимому, комнаты отдыха кондукторов. На первом этаже – служебные помещения. А мы забрались в глубокий подвал под домом, где были мастерские. В подвал вела кирпичная лестница около стены здания. Сколько было в подвале добра для меня! И инструменты, и всякие штучки, и пр. В другое время это был кладезь игрушек для меня. Но меня привлекли краски. Они были в больших банках. Тут же лежали кисточки. Я помню, с каким огромным удовольствием я принялся этими красками мазать кирпичные отштукатуренные стены. Родители, молча, терпели эту мою забаву, надеясь, наверное, что это как-то отвлечёт меня от страхов и переживаний. Хотя для меня действовал строжайший запрет: ничего государственного (казённого) не брать. Родители тоже придерживались этого правила. Отец из здравпункта, где работал, не взял ничего, хотя впоследствии сожалел об этом: всё было разграблено, поломано, перебито, короче говоря, пропало.

Измазал я стены основательно и сам вымазался в краску. Через некоторое время мы отправились домой со своим скарбом.

Всё же я очень затрудняюсь привязать этот эпизод по времени к происходящим событиям. Но это было однозначно до обстрела «Катюш» и пожаров, потому что мы перемещались мимо ещё целых домов в посёлке, но ещё до того, как увидели в щели забора немцев на мотоциклах, проехавших в сторону города.

Под страхом взрыва остатков взрывчатки в «Районе», мы перебрались к знакомым, которые жили на нашей улице подальше от опасного места взрыва. Сидели мы в погребе, построенном для хранения продуктов, довольно просторном. Там уже пряталось несколько семей, человек 10. Двор, где был погреб, от улицы был огорожен высоким деревянным забором, но между досками были щели.

 

Первый исторический залп «Катюш»

 

Утром послышался шум моторов. Все бросились к щелям в заборе. По дороге со станции к городу ехало несколько мотоциклов с колясками, в которых сидели немцы. Так я впервые увидел немцев с оружием, в касках, хмурых, сосредоточенных. Это, наверное, были разведчики. Всё стихло. Минут через 20-30 они проехали в обратном направлении. Выстрелов не было слышно. Ещё через некоторое время в сторону города пошли бронетранспортёры, набитые немцами, автомашины с пушками и солдатами. Мы поняли, что оказались на оккупированной территории с совершенно непредсказуемой судьбой. Но нужно было выживать, приспосабливаться к новым обстоятельствам. А что нам ещё оставалось делать?

Дворами, по Пожарному переулку мы вернулись в свой дом. Была жаркая, сухая погода. Давно не было дождя. Немцы какое-то время ехали мимо нас по улице Молокова в сторону города. Потом интенсивность движения упала. С нашего двора мы никуда носа не высовывали. Помню, сидели за столом между сараем и домом в тенёчке. Было часа 2-3 дня. Что-то кушали, вели невесёлый разговор, больше угрюмо молчали.

Неожиданно раздался свист снаряда и раздался взрыв метрах в 100 от нас у дома Брееров. Дом их сразу затрещал и загорелся. Буквально через несколько секунд мы, пробежав 20-30 м по огороду, нырнули в наше убежище. И тут начался кромешный ад. Вой, свист, грохот разрывов. Земля ходила ходуном из стороны в сторону. С потолка земля сыпалась на нас, осыпалась со стен. Со мной началась истерика. Я кричал, бился, не понимая, что происходит. Не знаю, сколько продолжалось это безумство. Наверное, недолго, иначе мы бы сошли с ума. Внезапно всё прекратилось. Только после войны мы узнали, что это было первое «успешное» боевое применение знаменитых «Катюш».

В журнале «Чудеса и приключения» №1 за январь 2005 г. в статье «Золотая звезда №13» упоминается, что «14 июля батарея из семи установок БМ-13 («Катюш») ударила по скоплению живой силы и техники немцев на переправе через реку Оршицу. Этот день стал боевым крещением реактивных систем залпового огня». Автор, видно, не счёл возможным посчитать удар по жилому посёлку станции Орша первым боевым применением «Катюш». Хотя батарея БМ-13 была та же самая под командованием капитана Флёрова И.А.

В других публикациях о первом боевом применении «Катюш» можно прочесть, что по скоплению немцев на ст. Орша было выпущено 300 реактивных снарядов. При этом погибло не менее 300 фашистов (по одному снаряду на фашиста) и было уничтожено много вражеской техники, боеприпасов, горючего доставленных в Оршу по железной дороге. Смею утверждать, что это не соответствует действительности. Но об этом – попозже.

В военных фильмах, кинохронике часто показывают выстрелы «Катюш», сопровождая их соответствующими звуками. Возможно, это соответствует звуку в месте, где стреляют, где пролетают ракеты. Но, ни разу в кино я не слышал звуков, хоть отдалённо напоминающих какофонию в месте их падения и разрывов. А если сюда добавить себя, представить, что ты находишься в месте удара, совершенно беспомощный, беззащитный, обречённый!

Мы, сжавшись, прислушивались к тишине. Начали прослушиваться потрескивания – это горели дома. Потянуло горячим дымом. Вскоре стало трудно дышать. Было ясно, что мы в нашем убежище, если и не сгорим, то задохнёмся. Отец с тётей вылезли из убежища и решили, что нужно немедленно уходить, кругом всё горело. Они взяли топор и лопату (они всегда были в убежище на случай, если бы нас завалило землёй и пришлось бы откапываться), разломали забор и вывели бабушку, маму и меня через Пожарный переулок на следующий соседский участок и дальше в большой старый сад.

Вернулись, забросали вход и выход убежища досками от забора, а сверху присыпали землёй. После этого перебрались к нам в сад. Наши вещи – несколько мешков с одеждой – остались в убежище. Наш дом ещё не горел (не видно было, чтобы он уже загорелся). Но отец с тётей в дом не пошли, быстро перебрались к нам в сад. Сад был обширный, с большими старыми яблонями. В саду было вырыто убежище. В нём уже пряталось несколько семей. Нам разрешили спуститься в убежище, хотя там было довольно тесно. Все, молча, ждали, что будет дальше. Отец вылез из убежища, позвал меня. Когда я вылез, он сказал: «Смотри, как горит наш дом». Я увидел, как из-под крыши, покрытой гонтом, из каких-то многочисленных дырок в крыше (наверно, от осколков) выходит дым. Он становился всё темнее и гуще. Так как дым начал выходить вначале из-под крыши и из дырок в крыше, то можно предположить, что причиной возгорания его были осколки взорвавшихся снарядов. Дом начал гореть изнутри. Вдруг дым повалил клубами, вырвалось пламя, охватившее сразу весь дом, сарай. Возник мощный огненный, трещащий, ревущий смерч. Крышу разорвало на куски. Эти куски, кружась и кувыркаясь, горели и, разбрасывая горящие головешки, уносились прочь. Это было завораживающее, ошеломляющее зрелище. Точно помню, что никакой жалости к горящему дому и всему тому, что было с ним связано, у меня не было. Очень потрясающим было только что пережитое. Кругом нас тоже всё горело. Сотни домов горели одновременно. Кругом бушевали такие же огненные смерчи. Кое-как мы пересидели ночь в этом убежище.

Когда утром выбрались на поверхность, нам открылась ужасная картина. Вокруг, насколько хватало глаз, торчали печные трубы – сотни печных труб! Около них догорали головешки. Мы с отцом пошли к нашему бывшему дому. Убежище было цело – огонь до него не добрался. Все деревья, зелень на грядках сгорели. В бороздах между гряд валялись наши куры и цыплята – обугленные. Они не успели убежать от жары и огня. Дом стоял на каменном фундаменте высотой от земли сантиметров на 60. Так он был полностью заполнен раскалёнными углями с тлеющими остатками брёвен. Близко подойти к остаткам дома, а тем более посмотреть, что сталось с вещами, спрятанными в русских печах (они величественно возвышались в своём оголённом виде над пепелищем) было невозможно. Отец позвал меня и показал на обугленный труп нашей собаки. Звали её Беба. Это была совершенно чёрная небольшая дворняжка с добрым и смирным характером. По-видимому, когда я был совсем маленький, то лез к этой собачонке, а мне говорили: «Бяка, не трогай». Со временем она стала отзываться на подобное слово. Мы взяли лопату и похоронили её. Беба, наверное, во время обстрела спряталась под крыльцо веранды. А когда начался пожар, выскочила, но успела отбежать совсем недалеко и сгорела. Ценные предметы (часы, фотоаппараты и др.), что отец сложил в саду подальше от дома, все сгорели. Как раз на них упал электростолб, который стоял недалеко от дома, а провода не дали ему упасть в другое место, кроме как на наши вещи.

Итак, осталось у нас три или четыре мешка одежды (в основном, зимней), двухколёсная тележка сохранилась: то ли отец успел её столкнуть в убежище, когда мы его покинули, то ли она стояла в саду вдалеке от дома и уцелела. Погрузили на неё наши пожитки и поехали искать пристанище – крышу над головой.

Надо вернуться немного назад. Тот первый взрыв снаряда был, по-видимому, пристрелочным. «Катюша», как известно, стреляла по площадям не очень метко. Этот взрыв спас нам жизни. Во-первых, мы успели укрыться в убежище. Во-вторых, взрыв был очень далеко от вокзала и других железнодорожных объектов, железнодорожных путей. Артиллеристы за взрывом наблюдали и поняли, что нужно корректировать направление стрельбы. Эти несколько секунд позволили нам скрыться под землю. Но всё равно мы оказались в секторе обстрела, потому что дома в посёлке выгорели вокруг нас примерно на одинаковом расстоянии (метров 500 в радиусе). Железнодорожный вокзал остался невредим, корпус ближайшего к нам паровозного депо тоже уцелел. Деревянная поликлиника, о которой я упоминал, находилась на прямой от нас по направлению к вокзалу и тоже уцелела. Сохранились и некоторые дома около неё, правда, кирпичные. Большого скопления немцев, тем более техники, в это время на железнодорожном узле не было. Поезда не ходили, так как все мосты и путепроводы на подъезде к Орше были взорваны. Кроме того, немцам нужно было перешить широкую советскую железнодорожную колею на узкую европейскую. Восстановление мостов и ремонт путей быстро не делаются. Удар был очень сильным, но, увы, почти бесполезным. Я не видел и не слышал от кого-либо о том, что при обстреле погибли немцы и повреждена их техника. Хотя, может быть, случайные потери немцев при этом и были, если они находились среди деревянных домишек посёлка. В эти первые дни оккупации они ещё не шлялись по посёлку. Так начинала свой боевой путь прославленная впоследствии знаменитая «Катюша».

 

Комментарии. В 2011 году я познакомился с москвичом, историком-любителем Михаилом Павловичем Щербаком. Он очень обстоятельно исследовал историю создания, и боевой путь первой батареи реактивных миномётов под командованием капитана Флёрова И. А. При этом использовал материалы советских и немецких архивов, воспоминания оставшихся в живых флёровцев. Мне было очень интересно узнать некоторые подробности тех событий, сопоставить их со своими воспоминаниями.

Далее текст написан на основании материалов, собранных М. П. Щербаком.

Первая батарея состояла из пяти экспериментальных установок МУ-2 и двух серийных образцов БМ-13-16. В составе батареи была 122-мм гаубица, предназначенная для предварительной пристрелки целей. Но она не участвовала в боях под Оршей. У гаубицы были деревянные колёса, обитые железом. Её вместо конной тяги прицепили к автомашине. После того, как батарея прошла путь от Москвы до города Борисов, а затем прибыла в район города Орша, колёса у гаубицы развалились, и её пришлось оставить.

Батарея капитана Флёрова – это 80 автомашин ЗИС-5 и ЗИС-6 и 170 человек личного состава.

Из Москвы батарея выехала 2 июля, а 9 июля (по некоторым свидетельствам 6 июля) батарея доехала до 502 км на шоссе Москва-Минск и была приведена в боевое положение.

Из воспоминаний Инженера-конструктора А.С.Попова (это один из специалистов НИИ-3, прикомандированный к экспериментальной батарее).

«Нас пытались разбомбить, после чего мы получили приказ: двигаться только ночью. 9 июля мы прибыли в р-н Борисова, развернули позицию: 4 установки слева от трассы, 3 РУ и 1 прицельная пушка – справа. Там простояли до 13 июля. Нам было запрещено вести огонь из любого вида личного оружия: пистолетов, 10-зарядных полуавтоматических винтовок, дегтярёвского пулемёта…».

Батарея простояла до ночи 13 июля. Не стреляла, так как не было подходящей цели. Начальник артиллерии 20-й армии генерал Г. С. Кариофилли просто не знал, что делать с этим сверхсекретным оружием. После того, как батарея по чистой случайности 13 июля вечером чуть было не оказалась на занятой врагом территории, она форсированным маршем прибыла в район города Орша.

Из книги М. П. Щербака:

«В ночь на 13 июля личный состав подняли по тревоге, и скорым маршем экспериментальная батарея двинулась обратно, на восток к Орше. Оказалось, что поздно вечером 12 июля, на боевое охранение батареи, которое использовало как средство усиления 122мм пристрелочную гаубицу, совершенно случайно наткнулась маневровая группа Загранотряда Западного фронта, которая проезжала мимо на броневике. Группа контролировала готовность к подрыву железнодорожных и шоссейных мостов на дорогах от Борисова к Орше».

Немецкие войска прорвали фронт севернее и южнее города Орша. Наши войска быстро отступали (мягко говоря).

Если бы этой случайной встречи не произошло, мосты были бы взорваны, и батарея оказалась на оставленной войсками территории. Не кому было бы махнуть флажком капитану Флёрову: «Срочно уводи свою батарею в тыл!». А может быть о ней просто забыли, в суматохе? Батарея прибыла в 20-ю Армию, но в состав артиллерии Армии включена не была.

Когда экспериментальная батарея прибыла в район Орши, цель, наконец, была определена: железнодорожный узел станции Орша. Батарея заняла боевую позицию примерно в 5 километрах севернее станции Орша в междуречье рек Оршица и Днепр. До этого момента залпом все установки ни разу не стреляли. На полигоне производились пуски по восемь ракет одной установкой. Никто из расчёта батареи ни разу не стрелял и даже не видел, как стреляют реактивные установки, за исключением двух офицеров НИИ-3, прикомандированных к экспериментальной батарее. До отъезда на фронт им удалось провести только три занятия с офицерами и сержантами батареи. В силу особой секретности, никаких записей делать не разрешалось. Фактически под Оршей продолжались полигонные испытания нового оружия, но в боевой обстановке.

Пристрелочная гаубица сломалась. Да и толку от неё было мало. Траектории полёта снарядов гаубицы и реактивных снарядов существенно отличались друг от друга. Таблицы для стрельбы предстояло ещё только составить и проверить. Так что накрыть небольшую цель массированным залпом семи установок было проблематично. Тем не менее, залп был произведён. При этом не обошлось без неприятностей. После команды открыть огонь, пусковое устройство было включено, но… только один реактивный снаряд одной из установок сошёл с направляющих. Вот этот первый снаряд, взорвавшийся около дома Брееров и спас нам жизни! Мы успели добежать до нашего убежища и свалиться в него, пока артиллеристы возились с пусковым устройством и повторно произвели пуск. На этот раз с направляющих сошло три снаряда. При третьей попытке к цели ушли все оставшиеся 92 реактивных снаряда. Одна установка не стреляла, так как накануне у неё сгорел электрокабель и его не успели заменить. Результаты своего залпа флёровцы не видели, за исключением, конечно, огромного пожара, возникшего в месте падения ракет.

То обстоятельство, что на железнодорожном узле в момент залпа батареи капитана Флёрова не было никаких советских железнодорожных составов с грузами, подтверждается начальником станции Орша-Центральная Е.П. Юшкевичем.

 В своей книге он пишет:

«Поступил приказ: все имеющееся на станции и поступающие вагоны немедленно отправлять на восток по двум главным путям с соблюдением интервала видимости хвоста поезда. К полудню 12 июля на станции остались один паровоз и состав порожних пассажирских вагонов, предназначенный для вывоза оставшихся железнодорожников узла. Наступила жуткая тишина, какая обычно бывает в поле знойным летом перед грозой. Ни единого звука, кроме усиливающейся канонады на западе. Ни единого передвижения паровозов и вагонов на таком несколько дней тому назад оживленном узле. Никакой телефонной и селекторной связи со станциями, расположенными на западе…»

…«Вечером все желающие эвакуироваться работники разных служб узла погрузились налегке, с небольшой поклажей в вагоны пассажирского состава, и поезд тихо, без огней отправился на Москву…»

 

После этого подрывные команды начали взрывать мосты, путепроводы, сооружения, станционные объекты, связанные с движением поездов. Так что к моменту первого залпа батареи Флёрова на станции Орша ни советских, ни немецких поездов с каким-либо имуществом не было.

Из материалов М. П. Щербака. В ночь 12-13 июля Оршанский узел подрывали подразделения 26-й железнодорожной бригады (ЦАМО РФ, Ф. 208, оп. 2557, д. 20, л. 17, 47).

Но почему первой целью для экспериментальной батареи капитана Флёрова был выбран именно железнодорожный узел станции Орша? М. П. Щербак, проанализировав все документы, которые ему удалось разыскать, в своей книге обосновывает этот выбор цели.

«Командиру экспериментальной батареи капитану И.А. Флёрову была поставлена задача – тщательно и всесторонне проверить эффективность нового вида оружия в реальной боевой обстановке, в различных условиях и на различной местности. Подготовить объективный отчёт о результатах применения новейшего оружия на фронте. Но при этом, во что бы то ни стало сохранить новейшее секретное оружие.

В общем, первый залп экспериментальной батареи был не иначе как продолжение полигонных испытаний, но испытаний проведённых в боевых условиях. И по противнику, который может открыть ответный огонь. По наступающему или обороняющемуся противнику стрелять было опасно – а если пойдёт не так, ну, не оправдаются надежды. Тогда в результате ответного артиллерийского огня можно и боевые машины потерять, а с ними заодно и свою голову. Техника то на батарее особой секретности!

Нужна была крупная площадная и статичная цель с достаточно хорошим обзором, на которой впоследствии можно было бы относительно легко проконтролировать результат испытаний. После того, как по счастливой случайности сумели уйти с первой позиции, об опасности попасть в окружение тоже забывать было нельзя. Поэтому место для стрельбы должно быть максимально безопасным, с возможностью быстренько-быстренько, назовём вещи своими именами, без фатальных последствий уехать подальше. Вот чем было преимущество боевых машин М-13-16 на базе ЗИС-6. В их более высокой, по сравнению с обычной полевой артиллерией мобильности.

Ближайшей цели, отвечающей всем необходимым требованиям, кроме Оршанского железнодорожного узла вокруг не наблюдалось. Осмотрев окрестности, капитан И.А. Флёров приказал развернуть батарею в пяти километрах от станции, за горкой, на опушке леса примыкающему к Краснянскому шоссе, немного южнее деревни Андреевщина. Капитан И.А. Флёров был хороший и знающий командир, и поэтому, помня об ответственности, лежащей на нём, место для позиции выбрал достаточно разумно. Слева Днепр, между занятыми противником западными кварталами Орши и батареей река Оршица, справа немногочисленные и потрепанные в боях подразделения 413-го полка 73-ей стрелковой дивизии РККА пытаются хотя бы задержать немецкие войска на плацдарме, сзади противника пока точно нет. А цель действительно была подходящая – площадь железнодорожного узла большая, обзор неплохой, пути отхода свободны.

И цель и позиция – лучше не придумаешь. Погода была как на заказ — день был солнечный и ясный.

 

Примерно так выглядела Первая экспериментальная батарея М-13-16 на позиции под Оршей

 

В сложившейся обстановке, здравый смысл говорил, что первый удар надо наносить именно по наведённой немецкими сапёрами понтонной переправе через Оршицу и по войскам, накапливающимся на захваченном, на берегу Оршицы плацдарме. Но это было опасно. Вдруг не получится.

Начальник артиллерии 20-ой армии РККА генерал Г.С. Кариофилли, который видимо, не успел покинуть бывший командный пункт 20-й армии ранее располагавшийся в трёх километрах севернее Орши, решил не рисковать секретной техникой и выбрал целью Оршанский железнодорожный узел. Георгий Спиридонович просто не представлял, да и представить не мог, каковы будут последствия огневого налёта. О том, что на станции нет никаких немецких железнодорожных эшелонов со всяческим взрывоопасным содержимым, да немецких войск там тоже почти нет, командование 20-й армии прекрасно знало. Не могло не знать. Это капитан И.А. Флёров, прибывший накануне, и у которого не было разведки, не знал».

Так что оршанский железнодорожный узел стал первой целью для экспериментальной батареи реактивной артиллерии, не только по причине сложившейся военной обстановки.

Через несколько часов батарея заняла другую позицию и произвела второй залп по наведённой немцами переправе через реку Оршица и скопившейся около неё живой силе и технике противника. Скорее всего, это произошло около пересечения шоссе Минск-Москва и реки Оршица (севернее города Орша около посёлка Обухово). За грандиозным эффектом удара теперь мог непосредственно наблюдать и капитан Флёров, и бойцы и командиры Красной Армии, занимавшие оборону на левом берегу Оршицы. От места удара в панике бежали не только немцы, но и советские солдаты, находившиеся на передней линии обороны.

 

 

15 июля. На следующий день после пожара

 

Мы поехали искать пристанище. Кое-где среди пепелищ копались люди. Выехали на улицу Новый быт, сейчас это улица Константина Заслонова. На ней были двухэтажные кирпичные и деревянные дома, которые уцелели. Многие жители свои квартиры покинули. Была надежда найти какую-нибудь брошенную квартиру. В тот момент, когда мы были в самом начале улицы, где она упиралась в железнодорожный переезд, послышался шум самолёта. Немцы стали по нему стрелять. Это был одинокий наш истребитель. Мы бросились в оказавшееся рядом убежище, сверху накрытое шпалами. Немцы постреляли, самолёт на большой высоте покружился над железнодорожным узлом и улетел. Наверное, посмотрел результаты вчерашнего обстрела.

 

См. продолжение >>>


Поделиться в социальных сетях:
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Facebook
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир


При использовании опубликованных здесь материалов с пометкой «предоставлено автором/редакцией» и «специально для "Отваги"», гиперссылка на сайт www.otvaga2004.ru обязательна!


Первый сайт «Отвага» был создан в 2002 году по адресу otvaga.narod.ru, затем через два года он был перенесен на otvaga2004.narod.ru и проработал в этом виде в течение 8 лет. Сейчас, спустя 10 лет с момента основания, сайт переехал с бесплатного хостинга на новый адрес otvaga2004.ru