Противотанковыми ракетами по чеченским боевикам

Борис Цеханович
Журнал «Солдат удачи» №1, 2009

В июньском номере журнала был опубликован материал Андрея Кириллова «Из пушки по воробьям, или Вновь о рубеже безопасности». Он продолжил полемику вокруг проблемы уменьшения рубежа безопасного удаления разрывов артиллерийских снарядов от наших войск до минимума, развернувшуюся на страницах журнала. Сегодняшний материал – ответ Бориса Цехановича Андрею Кириллову, показавшийся нам весьма интересным и поучительным.

 

Про теплые кунги, теплые палатки и про то, как мы дальше уборных никуда не ходили

 

Уважаемый А. Кириллов! Я сразу же прошу прощения за то, что назвал вас господином. Конечно, вы для меня – товарищ. Как и все, кто служил в армии, – независимо от того, служил ли он офицером, прапорщиком или солдатом. Главное, мы все принадлежим к тому армейскому прошлому, которое вспоминаем, и гордимся им.

Но всегда есть это проклятое «но». Я ни в коем случае не хочу сомневаться в вашей компетенции, в вашем опыте, но все-таки оно существует, это «но». Знаете, в чем разница между мной и вами, товарищ Кириллов, и что дает мне право свободно рассуждать о рубежах безопасности, о стрельбе ракетами по одиночным боевикам и о многом другом? Это то, что я сам лично прошел через все это: не прикрывался нормативами и статьями из наставлений и боевых уставов, а брал на себя ответственность и стрелял. И, надеюсь, тем самым спас не один десяток солдатских жизней.

Вот я взял в руки июньский номер журнала «Солдат удачи». На обложке журнала – фотография гаубицы Д-30. Красивая фотография. Любой, глядя на нее, скажет, или подумает: «Во, бабахнули артиллеристы… Все в дыму…»

А я смотрю и думаю: «Показные занятия, судя по чистой и новой форме, начищенным сапогам и беленьким повязкам. Отбой орудию делает расчет (именно «отбой», а не «к бою»)… И я на месте командира взвода сделал бы капитальное замечание командиру орудия, который безучастно наблюдает (а не руководит), как расчет с нарушениями делает «отбой». Заодно и указал бы на недостаточное внимание за содержанием Д-30».

Вот вам задачка на профессионализм, товарищ Кириллов, найдите хотя бы четыре недостатка из шести… И я здесь не критикую редакцию журнала, разместившую фотографию расчета, а показываю, что такое опыт артиллериста, прослужившего на Д-30 восемь лет (только на механических домкратах), выполнившего сотни и сотни раз все какие положено нормативы. Мое тело по прошествии тридцати пяти лет до сих пор помнит, с каким усилием нужно тянуть на себя рукоять механизма для поднятия колес гаубицы и в какой момент отпрянуть влево, чтобы зубцы рукояти механизма зашли в зубчатый венец. Это ответ на ваши слова, цитирую: «Если сегодня наводчики орудий имеют, образно говоря, три класса образования, пишут с ошибками, а большинство должностей командиров огневых взводов занимают «пиджаки»…»

На это я вам могу только сказать: заниматься надо, планомерно, эффективно и творчески подходить к этому делу. Не кивать на трудности, а преодолевать их и заниматься.

Хочется вспомнить свою срочную службу. Она проходила с 1973 по 1975 год, и тогда всеобщее образование было восемь классов. В батарее у нас были с десятью классами только сержанты. В моем, втором расчете проходили службу четыре человека. Я с десятью классами образования. Рядовой Руфулаев – азербайджанец – с девятью классами. Так как он плохо говорил по-русски, то был заряжающим. Ефрейтор Камалетдинов – восемь классов образования. Наводчик. Рядовой Дмитриев – пять классов. Замковый. В батарее служили восемь человек с высшим образованием. Остальные – 5–7 классов. Был у нас рядовой Назаров. Узбек. Четыре класса образования. Но мы все сомневались по этому поводу. Ни читать, ни писать даже по-узбекски он не мог. Такой расклад был в полку и с остальными. И это в артполку, куда все-таки был отбор. Ну а в пехоте сами понимаете, какой был уровень образования. Но на это никто не обращал внимания, а занимались и еще раз занимались, доводя действия до автоматизма. Я усваивал все легко, играючи, но вот формула «тысячных» никак не давалась. Не мог запомнить, и все. Как-то на занятиях командир взвода старший лейтенант Барабанчук (тоже, кстати, окончил среднее училище) мудро посмотрел на меня и изрек:

– Цеханович, высота слона 2,5 метра. Наблюдаешь в бинокль под углом в 0-02. Значит, дальность до слона – 1.250 метров… (Это про творческий подход.)

На всю жизнь после этого формулу «тысячных» запомнил. И ведь армия с такими «малообразованными» парнями была сильнейшей в мире. Достаточно хотя бы вспомнить царскую армию, где солдатами служили крестьяне, но мы ведь гордимся воинской славой наших предков…

А если насчет «пиджаков», то ко многим из них я отношусь с большим уважением. На первой чеченской у меня служили командирами взводов старший лейтенант К. и старший лейтенант Ж., которые окончили военную кафедру Челябинского сельскохозяйственного института, где изучали противотанковую установку 9П148. Большое спасибо офицерам кафедры, которые подготовили таких классных специалистов.

А во вторую чеченскую только в дивизионах у меня было девять командиров взводов – двухгодичников. В декабре 1999 года у них заканчивался срок службы, и мы все хором уговаривали их остаться довоевать, но парни решили увольняться. И это их выбор. Им тоже большое спасибо за честно выполненный воинский долг. Кстати, бывший начальник Генерального штаба Квашнин тоже был, как вы тут говорите, из «пиджаков».

…Недавно я ехал в поезде в командировку. Соседом по купе оказался интеллигентный мужчина. Неглупый, но с «дерьмократическими» замашками и суждениями. Ни дня не служил в армии и все сведения о ней черпал «из различных источников». Когда в разговоре коснулись армейской тематики, то сосед по купе с апломбом заявил:

– А что вы хотите? Если у них (то есть в армии) на время проведения учений запланировано три процента потерь…

Старая байка гражданских, но он в нее свято верил и все талдычил и талдычил о трех процентах, даже не вдумываясь в эту цифру. Спокойно выслушав этот «бред сумасшедшего», я ему предложил:

– А давайте посмотрим, что это за три процента потерь? Мотострелковая рота – 100 человек – проводит учения. Три процента – это трое убитых. На батальонных учениях (пятьсот человек) – 15 человек убитых. На полковых и дивизионных – 75 и 330 соответственно.

Выслушав мои цифры, сосед смущенно-глуповато захихикал и сказал:

– Да, что-то я сглупил… Я даже не задумывался над этой цифрой…

Вы тоже, А. Кириллов, черпаете сведения «из различных источников» и даже не задумываетесь над тем, что вы написали в статье в уважаемом журнале. Цитирую: «Зимой 1994–1995 годов в боях за город Грозный, как сообщается в различных источниках, потери от «дружественного огня» составили от 40 до 60 процентов».

276-й полк, осуществлявший боевые действия в Грозном с новогодней ночи и до последнего дня штурма, подразделения которого в числе первых, а может быть, и самыми первыми, ворвались во дворец Дудаева, потерял только убитыми 120 человек. Так по вашим словам, получается, что от 48 до 72 человек были убиты нашим огнем? Вы, прежде чем писать, почитали бы официальные источники. А то после ваших слов напрашивается вывод, что моя артиллерия под моим руководством при штурме Старопромысловского района тоже 40–60 процентов потерь 21-й бригаде ВВ нанесла. А это уже граничит с оскорблением.

Я не отрицаю того факта, что потери от огня своих в городских условиях, где наши солдаты захватывают подъезд, а в соседнем еще боевики, или мы на одной стороне улицы, а боевики – на другой, конечно, больше, чем на равнине. Но те цифры, которые вы приводите, лживые, и вы их только бездумно повторяете.

Вот настоящие цифры потерь. Источник – журналы боевых действий 276-го и 324-го полков: первая и вторая чеченская кампания. В первой Чечне 276-й полк потерял убитыми 182 человека. 324-й – 181 человека. Во второй Чечне 276-й полк за восемь месяцев потерял 67 человек убитыми.

Цифры потерь моей артиллерии 276-го полка: убитых – 10 человек (сержанты и солдаты). Ранены 33 человека. 1 человек без вести пропавший. Больные (эвакуированные в госпиталь) – 42 человека. 2 дезертира, к сожалению, кадровые офицеры.

Расклад потерь следующий: из 10 человек 5 человек погибли в бою. Остальные 5 человек – двое утонули (механик-водитель КШМ не справился с управлением, и машина упала с моста в реку), один контрактник-самоубийца, двое контрактников умерли в ходе употребления спиртных напитков.

33 ранено: 8 офицеров (все ранены во время боев), 25 солдат и сержантов, из них 8 ранены в бою, остальные – неосторожное обращение с оружием и самострелы.

Фельдшер первого дивизиона нарушила приказ командира дивизиона, покинула огневую позицию, попала в засаду и пропала без вести.

В процентном соотношении расклад потерь в точности повторялся и по другим подразделениям полка.

Прочитав вашу статью, я поинтересовался в Интернете, как обстоят дела в этом вопросе у нашего потенциального противника. За основу взял операцию «Буря в пустыне». Вытащил все что сумел и удивился. Американцы и их союзники не просто хорошо подготовились – они подготовились прекрасно. Прочитал такую вещь про артиллеристов. Передовой артиллерийский наблюдатель поднимает к глазам бинокль (это по-нашему так называется), а в этом бинокле – дальномер, чуть ли не топопривязчик, связанный со спутником. Артиллерист наводит бинокль на цель, нажимает кнопочку, и все данные: дальность до цели, координаты наблюдателя, картинка цели – уходят через спутник на геостационарной орбите в вычислительный центр в Австралию. Там в течение нескольких секунд данные обрабатываются и опять же через спутник, но уже в виде готовых данных поступают на огневую позицию, на каждое орудие. После чего следует залп. Красота. Только при такой прекрасной подготовке и технике в боях на равнине (не в городе) от неоднократного «дружественного огня» у них погибло более сорока человек. Да и сейчас иногда просачивается в прессу информация по Афганистану и по Ираку, где американцы наносят удары то по свадьбе, то по похоронной процессии, то по своим автоколоннам.

Я не злорадствую… Когда «Буря в пустыне» начиналась, американцы и их союзники целый месяц долбили ракетами, авиацией все, что стреляло, и все, что могло нанести им урон с иракской стороны. Не жалели дорогостоящих ракет, боеприпасов, авиационного топлива – только бы свести к минимуму потери среди своих солдат. А вы лицемерно сожалеете о «дорогостоящих противотанковых ракетах». Кстати, ракетах не первой свежести, но об этом чуть позже.

После возвращения с Кубы, где служил начальником разведки одного из учебных центров, я принял противотанковую батарею. На вооружении были 100-мм противотанковые пушки МТ-12, и я не переживал. Прямую наводку знал, умел стрелять и не раз получал за стрельбу благодарности. На срочной службе в 1975 году в ходе учений на дальности более 1500 метров пятью снарядами из Д-30 уничтожил пять движущихся целей. За что был командующим первой танковой армией поощрен отпуском с выездом на родину.

Но когда меня перевооружили на 9П148, я слегка «задергался». Теоретически я знал по ним все, но практически стрелять не давали. Я командовал кадрированной батареей. Развернутой батарее соседнего полка выделяли на год только 2-3 ракеты и лишь в 1993 году по невыясненной причине им дали целых 13 ракет на летние лагеря. Вот на хрена было жалеть эти ракеты – непонятно. Еще больше я «задергался», когда узнал, что через две недели из ЗабВО подадут личный состав и после десяти дней боевого слаживания нас отправят на войну. Тем более что я прекрасно понимал, какой личный состав нам подадут. Среди прибывших были повара, ремонтники, химики, бывшие осужденные, милиционеры, но ни одного противотанкиста. И вот тут, товарищ Кириллов, хочу вас разочаровать. Не знаю, как другие округа, но командование нашего округа, штаб артиллерии округа и лично генерал-майор С.Л. Шпанагель сделали все, чтобы укомплектовать полки добротной техникой, имуществом, словом, всем необходимым, чтобы мы там нормально воевали. Так произошло и с моей батареей. На базе Екатеринбургского артиллерийского училища в течение трех дней были проведены интенсивные занятия с командирами установок и командирами взводов. На четвертый день на учебном центре были проведены боевые пуски. Из пятнадцати ракет тринадцать попали в цель.

С января по июль 1995 года батарея под моим командованием выпустила по противнику 157 ракет. Из них 19 не сошли с пусковой установки, а 8 после пуска вертикально ушли на максимальную высоту, где и самоликвидировались. 27 ракет – это 27 неуничтоженных целей. А причина одна – длительное хранение в неподобающих условиях. Так зачем их хранить? Дайте их в войска. Пусть их пускают по мишеням, хоть таким образом освежим запасы.

А теперь цитирую вас: «Так было уничтожено 70 одиночных боевиков – 70 ракетами 9М111 и 9М113, о нем он хвалебно и пишет в своей статье, полагая, что это очень хорошо».

Как получилась цифра 70 уничтоженных боевиков? Из вашей статьи складывается впечатление, что мы просто «пуляли» этими ракетами куда ни попадя. Но простая арифметика говорит другое. Если взять за основу 160 дней – столько я командовал батареей в Чечне, то получается по одной ракете в день, а это уже говорит о том, что, прежде чем сделать пуск, цель тщательно разведывалась, и лишь затем уничтожалась ракетой. В батарее стреляющих было тринадцать человек: командир батареи, три командира взвода и девять командиров машин – операторов. То есть в среднем каждый сделал по 12 пусков за всю войну – за 160 дней. Так что нечего грешить на тех, кто воевал. На самом деле мы не каждый день стреляли. Нет целей, мы не стреляли. Есть цели – делали пуски. Вы довольно прямолинейно воспринимаете мои слова: «Да, тратил дорогие ракеты 9М111 и 9М113, когда стрелял по одиночным боевикам».

А вот как происходило на самом деле.

 

6 февраля в ходе развертывания на огневых позициях у н.п. Ч. был обнаружен склад ГСМ с четырьмя 20-тонными цистернами, откуда боевики таскали канистры с топливом. Я решил открыть счет в батарее и с переносной установки в сложных условиях (ветки деревьев и провода высоковольтной линии закрывали цистерны; ракеты, попадая в ветки, разрывались, не долетая до склада) шестью ракетами уничтожил три цистерны. Четвертую уничтожили танкисты.

21 февраля в ходе боя был обнаружен артиллерийский наблюдательный пункт с тремя боевиками, откуда корректировался огонь по позициям морской пехоты. Он был уничтожен двумя ракетами.

13 марта. Мы только что захватили берег реки Аргун и закреплялись на нем. Уже смеркалось, когда на перекрестке дорог Шали–Нижние Атаги из развалин, где засели боевики, вышел вооруженный «дух» и нагло, не спеша, направился через дорогу. Сержант Е. мгновенно среагировал и сделал по нему пуск. Когда до смерти боевику оставалось несколько секунд, на перекресток стремительно выехал БТР «духов» с десантом на борту. Командир установки самостоятельно принял решение, быстро перенацелил ракету на бронетранспортер и поразил его, когда тот уже почти скрылся в зарослях «зеленки». Правда, десант, заметив ракету, успел спрыгнуть на землю.

14 марта вдоль позиций боевиков на расстоянии 2 км от нашего переднего края медленно двигался КамАЗ, откуда «духи» вытаскивали ящики с боеприпасами. Ни пехота, ни танкисты, ни зенитчики не смогли вовремя открыть огонь. Лишь сержант Н. навел пусковую установку и сделал пуск. Но в этот момент КамАЗ остановился и оказался в створе с огромной березой, которая мешала поразить автомобиль боевиков. Командир установки плавно поднял траекторию полета ракеты над березой и в резком пикировании поразил КамАЗ с двумя сопровождающими боевиками.

19 марта. Командир взвода старший лейтенант К. наблюдал за щебеночным заводом, где располагался мощный опорный пункт боевиков на противоположном берегу реки Аргун. Шла бомбежка завода фронтовой авиацией. В один из моментов старший лейтенант К. заметил, как три боевика под разрывами бомб пробрались к незамеченному ранее укрытию, открыли дверцу и скрылись внутри, оставив дверцу открытой. Командир взвода сделал пуск и сумел вогнать ракету внутрь укрытия, о чем и доложил мне после дежурства. Я в свою очередь вечером доложил в штаб полка о уничтоженных трех боевиках и укрытии. На следующий день боевики по радиосвязи вышли на командование полка и попросили на два часа прекратить огонь в районе щебеночного завода. На вопрос: «Зачем?» – ответили: «В ходе вчерашней бомбежки противотанковая ракета, пушенная с вашей стороны, попала в укрытие, где в это время укрывались от бомбежки 30 боевиков. Все они от взрыва ракеты погибли, и их надо оттуда убрать и похоронить». Старший лейтенант К. был представлен к ордену Мужества.

21 марта противотанковая установка под моим командованием и группа прикрытия в количестве восьми человек из офицеров штаба полка и солдат скрытно совершила марш по лесу, контролируемому боевиками, и вышла в их ближайшие тылы с задачей «оседлать» дорогу и не дать по ней перекинуть подкрепления в район завтрашнего наступления соседнего полка. В ходе противостояния 21 и 22 марта пятнадцатью противотанковыми ракетами были уничтожены: автомобиль «Волга» с пятью боевиками (две ракеты), КамАЗ с боеприпасами и двумя боевиками (две ракеты), бензовоз на базе КрАЗа (бензовоз подбили лишь третьей ракетой – мешали ветки деревьев), грузовой автомобиль с шестью боевиками (четверым удалось убежать), один за другим сожгли четыре грузовых автомобиля, появлявшихся на дороге. Уничтожили легковой автомобиль с четырьмя боевиками, МТЛБ с механиком-водителем (две ракеты). То есть 15 ракетами было уничтожено 18 боевиков с техникой. У нас потерь не было.

 

Это лишь несколько боевых эпизодов. Может быть, и больше уничтожили, чем 70. Гибель боевиков была зафиксирована не только нами – противотанкистами, но и сторонними свидетелями, то есть была твердая уверенность, что они уничтожены.

12 мая ко мне обратились артиллеристы нашего полка с просьбой в очередной раз показать класс и сбить огромное зеленое полотнище, развевающееся на самой высокой трубе цементного завода Чири-Юрта. Оно висело уже сутки, и никто не мог его сбить, что очень задевало самолюбие всех. Через пятнадцать минут с противотанковой установкой сержанта Е. я был на переднем крае первого батальона, оттуда первой же ракетой на дальности 2600 метров сержант поразил древко знамени, и оно свалилось на землю со 120-метровой высоты. По просьбе командира батальона тремя ракетами сержант поразил еще три цели, после чего я разрешил сержанту сделать пуск ракетой по огромной куче цемента – ему хотелось посмотреть, какой разрыв получится, – и использовать для этого дорогую ракету. Поверьте, сержант Е. заслужил это развлечение. Красивого разрыва, к сожалению, не получилось – куча оказалась слежалой.

Помимо 70 уничтоженных боевиков за батареей записано в журнале боевых действий три танка, две БМП, БТР и два десятка различных целей: НП, дотов, ретрансляторов, автомобилей и др. Одиночных боевиков было семь человек.

В феврале-марте 1995 года в полосе действия 324-го полка было зафиксировано три случая пуска противотанковых ракет 9М113 по нашим танкам с дальности 3.000–3.500 метров (время подлета ракеты 15–17,5 секунд). Так вот, у хваленых дудаевских противотанкистов ни в одном случае пуска не хватило духа и выдержки, чтобы довести ракеты до цели, то есть до нашего танка. Через 10-12 секунд духовские операторы бросали управление ракетой, переносную установку и убегали, боясь, что танкисты засекут позицию пуска и уничтожат их. Поэтому-то 9 августа 1999 года чеченцы спокойно расстреливали беззащитный аэродром, не боясь ответного удара.

Во второй чеченской кампании о случаях применения противотанковых ракет боевиками я не слышал.

Тогда, в 1995 году, нашлись умники, которые стали устанавливать лимиты расхода боеприпасов в день. Сколько снарядов, сколько патронов и бомб мы должны использовать в течение дня. Абсурд. Меня это тоже коснулось: мне стали со склада поставлять ракеты 9М111. А цели у меня, как правило, находились на дальности от 2 до 4 км (дальность полета ракеты 9М111 – 2 км, а 9М113 – 4 км).

Слава богу, министр обороны Грачев, когда приехал в Чечню и узнал о лимитах на боеприпасы, возмутился. Он заявил на совещании буквально следующее: «Если боевик произвел по нашим солдатам хоть один выстрел, то не только позиция его должна быть уничтожена любым средством, но и дырка на карте на этом месте должна образоваться».

После этого поднял нашего командира полка и спросил, что ему надо. Командир попросил нанести авиационный удар по щебеночному заводу, где был оборудован мощный опорный пункт боевиков. Через два часа прилетели двенадцать вертолетов, стали в круг и хорошо обработали позиции боевиков, а ночью прилетела фронтовая авиация… После интенсивной обработки «духи» отступили, и мы при продвижении вперед не понесли потерь…

Опять цитирую ваши слова: «Но все же, как я обычно видел в Чечне, основное место пребывания начальника артиллерии на войне – это либо теплая командно-штабная машина, либо благоустроенный командирский кунг, или основной вариант – натопленная штабная палатка начальника артиллерии в пункте временной дислокации войск».

Да… Давненько вы не опускались до уровня артиллерии полка, даже не знаете, что имеется по штату у начальника артиллерии. Какая КШМ? Какой командирский кунг? Какая отдельная палатка начальника артиллерии? Вы о чем говорите? По всей видимости, вы дальше Ханкалы и не ездили, если на самом деле были в Чечне. По штату у меня, начальника артиллерии, и во взводе управления начальника артиллерии были ПРП-4 (правда, новенькое – с завода) и гнилой БРДМ-2, который последний раз ездил лет пять назад. И это на штаб артиллерии (начальник артиллерии, старший помощник начальника артиллерии, помощник начальника артиллерии и начальник разведки штаба артиллерии) и на десять человек солдат и сержантов взвода с командиром взвода. Мне матрасы и имущество взвода некуда было грузить, а вы тут про командирский кунг толкуете. Командиры самоходных дивизионов и батарей в этом плане богаче были. Что греха таить, теплый кунг у меня все-таки был. Я попросил у командования автомобиль «Урал» для перевозки имущества взвода и офицеров, чтобы впоследствии на нем оборудовать кунг для себя и своих подчиненных офицеров. Но я тут же был вызван к командиру дивизии и жестоко «отодран». Меня обвинили в обмане, сибаритстве и в жесткой форме потребовали, чтобы я больше не поднимал вопроса об автомобиле. Ах так! Хорошо… Я обманом увел заштатное МТО-АТ на базе ЗИЛ-131 в хорошем состоянии, безжалостно выдрал оттуда всю начинку и оборудовал для себя и своих подчиненных офицеров (5 человек) хороший кунг. В первые же дни боевых действий на трофейном прицепе оборудовал теплый кунг для своего взвода. Теперь у меня, у моих подчиненных офицеров и солдат было место, где тепло и светло, где они могли обсушиться, обогреться, перевести дух, в более-менее нормальных условиях поспать. Поверьте, это немаловажное обстоятельство для поддержки психологического состояния воюющих.

Была большая и теплая палатка, только не начальника артиллерии полка, а штабная полковая, где дежурили оперативный дежурный полка и дежурный артиллерист, который находился на постоянной связи со штабом артиллерии группировки и со всеми артиллерийскими подразделениями полка. Дежурный артиллерист принимал решение на открытие огня по поступающим командам сверху или в случае обострения обстановки на том или ином участке переднего края полка. А полк двухбатальонного состава занимал оборону на фронте 18 километров.

Рабочий день начальника артиллерии на войне, как и у остальных офицеров, составлял в основном 19–20 часов. Зачастую 20–22 часа. Так что на сон в кунге уходило от 2 до 5 часов. И это каждый день. Если взять за 100 процентов рабочий день начальника артиллерии, то его можно разбить на следующие сегменты.

10 процентов времени уходило на совещания, отдачу указаний, постановку задач на день и на ночь, работу с документами. Иной раз сам лично дежурил у радиостанций. Это происходило, как правило, в штабной палатке.

5 процентов времени занимали обход и проверка дивизионов, минометных батарей и ПТБ как на огневых позициях, так и на НП.

85 процентов времени я, начальник артиллерии, проводил на переднем крае, рядом с командиром полка, и руководил огнем своей артиллерии. Любой командир мотострелкового полка, любой начальник артиллерии полка, воевавший в Чечне, подтвердит это. Все перемещения подразделений вперед проходили под неусыпным контролем командира полка, а рядом с ним всегда работал со своей артиллерией начальник артиллерии. По-другому быть и не могло. Если бой планировался заранее, то саперная рота под покровом ночи оборудовала КНП полка почти под носом у противника. Исходя из обстановки, КНП оборудовался минимум в 400 метрах от переднего края противника до 1200 метров, так, чтобы вся картина боя наблюдалась визуально. Саперная рота умела строить. Мы до сих пор вспоминаем просторные, удобные и порой уютные КНП командира полка. Да, в ходе боя иной раз приходилось в качестве КНП использовать и ямы, что вас, товарищ А. Кириллов, очень задевает. Один раз я занял НП на городской свалке на окраине Грозного, и ничего – три дня воевал. Командир роты третьего батальона тогда занял свой ротный НП на русском кладбище среди развороченных могил. Вспоминаю и КНП 21-й бригады ВВ – очень узкий и неудобный. Мне там выделили маленькую ячейку размером 80x60x100 см. Я туда втискивал свой большой оптический прибор, скрючивал ноги и в таком состоянии при минусовой температуре находился весь световой день, руководя огнем артиллерии. И так каждый день в течение недели. Да, конечно, можно было бы сидеть в ПРП и оттуда руководить огнем артиллерии, но так как я офицер «старой школы», то мне ближе и понятнее были открытые наблюдательные пункты. В ближайшем укрытии ставил ПРП, делал вынос связи в НП, расставлял приборы – и вот все поле боя перед моими глазами, без всяких ограничений. Да и с остальными проще общаться. Честно признаюсь, ни тепловизор, ни станцию CHAP я ни разу не использовал, и однажды мне было стыдно слушать рассказ одного из начальников артиллерии о том, как он ночами по тепловизору вычислял позиции боевиков.

Правда, война частенько подкидывала разные сюрпризы, не считаясь с должностями и званиями, да и с вашим мнением, что начальник артиллерии должен сидеть в КШМ или в теплой палатке. Люблю смотреть видеопленки боевых действий нашего полка (три часа времени), их записывал на видеокамеру наш начальник клуба. Особенно мне нравится фрагмент, как мы (разведрота, в том числе и я) 7 декабря 1999 года вышли на окраину поселка Кирово и сразу же сцепились с несколькими снайперскими группами прикрытия. И тот момент, когда я ползу по канаве, одновременно даю команду на перенос огня второму дивизиону, а по мне бьет снайпер. Тонко свистнула пуля, пройдя практически впритирку над головой. Вроде бы я должен ткнуться лицом в землю и затаиться, но я только шутливо заметил: «Во… снайпер лупанул». И пополз дальше. Я не хвастаюсь, просто это была обычная военная ситуация. Разведчики засекли позицию снайпера, ночью пробрались в здание мукомольного комбината и на девятом этаже нашли его лежку. Сверху на стене углем была сделана надпись: «Здесь работал снайпер Махмуд. Смерть офицерам!» Кстати, он здорово досаждал нам и 15-му полку. День работал у нас, день – у соседей в Черноречье, на следующий день – опять у нас. 19 декабря он в 15-м полку убил сразу троих офицеров, четвертого ранил. Ранил еще девять солдат, когда они пытались вытащить тела офицеров и раненого.

За два дня до этого, 17 декабря, командир полка оставил меня на этом же участке – изучить и вникнуть в неясную на тот момент обстановку. После его отъезда я остался единственным офицером на данном участке обороны. Через час обстановка резко изменилась: начальник инженерно-саперной службы полка и восемь сопровождающих его солдат на ИМР были внезапно атакованы боевиками. И мне пришлось поднимать саперную роту в дикую, лобовую атаку по открытой местности на высоту, занятую боевиками, для того чтобы отвлечь на себя их огонь и дать возможность попавшим под обстрел оторваться от напавших. Задача атаки была выполнена, саперы вырвались из западни, отделавшись двумя легкоранеными. Правда, ИМР была подбита и сгорела. Через месяц после прорыва боевиков из Грозного в числе трофеев нам попался чеченский журнал боевых действий за Грозный. Там я прочитал следующие строки: «17 декабря 1999 года группа ополченцев в районе н.п. Кирово атаковала и уничтожила ракетную установку «Ураган». Установка была уничтожена, и вместе с ней – группа прикрытия в количестве восьми человек. Успешно отразив три атаки русских, уничтожив при этом еще одиннадцать русских солдат, ополченцы благополучно отступили…»

Интересно, сколько фальшивых долларов было выдано в качестве вознаграждения за уничтоженную «ракетную установку» и русских солдат?

5, 6 или 7 января 2000 года, точно числа не помню, волей случая я на ПРП с четырьмя своими солдатами и БМП с отделением разведки разведроты оказались в городе Аргун в тот момент, когда его захватывали боевики. Коварно захватывали. Большая группа возбужденных женщин собралась у городской комендатуры. Комендант города и его офицеры, ничего не подозревая, вышли к ним, чтобы разобраться с причинами возбуждения. Толпа внезапно напала на них и практически разорвала офицеров. Это и послужило сигналом для проникших в город боевиков. Они напали на все пункты, где располагались наши военнослужащие. Уцелевшие сумели с боем отойти на вокзал, где закрепились и продержались до прихода наших – двое суток.

Мы пытались найти колонну генерала Малофеева, от которой оторвались. Насторожившись от того, что на улицах находились только мужчины, я в очередной раз остановился и связался по радиостанции с генералом, наблюдая за тем, как две наши машины стали окружать чеченцы. Правда, пока без оружия, что и останавливало меня дать команду «Огонь», хотя бойцы были готовы выполнить мой приказ. «Духи» даже не сомневались, что они сейчас без единого выстрела захватят растерявшихся, как они думали, русских. Я наблюдал за приближавшимися боевиками. Убедившись, что генерал в безопасности и двигается в сторону полка, я выждал и дал команду механику: «Дави!»

С дикими воплями, визгом, опрокидывая друг друга, «духи» практически выскальзывали из-под гусениц и разбегались в стороны. Мы вырвались из города и благополучно вернулись в полк, где я получил хороший втык от командира полка за то, что отстал от колонны. О подробностях захвата боевиками городов Аргун и Шали, а также разгрома нескольких наших крупных автоколонн я узнал на совещании в Ханкале и пожалел, что не отдал тогда приказ на открытие огня.

17 января 2000 года я со своим разведчиком А. Шаробориным с группой генерала Малофеева выдвинулся в Старопромысловский район. Генерал хотел разобраться, почему штурмовые группы ВВ, захватившие овощехранилище, не идут вперед. А я должен был узнать, почему мои корректировщики слабо ведут огонь. Простое разбирательство на месте плавно перетекло в просачивание нашей группы вместе с вэвэшниками в ближайший тыл боевиков и захват цеха, где мы вступили в бой и были окружены. Генерал погиб, как настоящий русский офицер, в бою. Погиб и старший сержант Шароборин, а нам поодиночке пришлось пробиваться к своим.

Мой старший помощник майор X. был ранен в ногу, но отказался от госпитализации, сказав: «Пока мы не возьмем эту высоту, в госпиталь не лягу». И в течение нескольких дней сходил в семь атак, пока высота не стала нашей.

Командир первой минометной батареи старший лейтенант И. был ранен минометным осколком в голову, но тоже отказался от госпитализации и еще две недели руководил своей батареей. И так воевали многие.

 

См. продолжение >>>

 

-

-

-

Вступайте в нашу группу
«Отвага 2004»

-

-

-


Поделиться в социальных сетях:
Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Facebook
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир


При использовании опубликованных здесь материалов с пометкой «предоставлено автором/редакцией» и «специально для "Отваги"», гиперссылка на сайт www.otvaga2004.ru обязательна!


Первый сайт «Отвага» был создан в 2002 году по адресу otvaga.narod.ru, затем через два года он был перенесен на otvaga2004.narod.ru и проработал в этом виде в течение 8 лет. Сейчас, спустя 10 лет с момента основания, сайт переехал с бесплатного хостинга на новый адрес otvaga2004.ru