|
Родился 24 июня 1925 года в Ленинграде. Воевал на Южном и 4-м Украинском фронтах, затем в составе 83-й бригады морской пехоты на 2-м и 3-м Украинских фронтах. Освобождал от фашистов Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, Австрию, Чехословакию. Трижды ранен. Награжден орденами Ленина, Богдана Хмельницкого, Красной Звезды, медалью «За отвагу».
|
О том, как крепкого, спортивного юношу блокадный голод и холод превратили в полуживую тень, Герой Советского Союза полковник в отставке Михаил Владимирович Ашик говорить не любит. Но зато охотно вспоминает высадку в глубоком немецком тылу на берег Дуная и тот драматический бой на Эстергомском плацдарме.
1941 год. Позади 7 классов. Он, как многие питерские мальчишки, бредил морем, поэтому поступил учиться в Ленинградский морской техникум. Но началась война. Вместо занятий несостоявшиеся мореходы рыли окопы на подступах к городу, дежурили на крышах домов, сбрасывали с них зажигалки, строили укрепления. А после первой блокадной зимы в марте 1942 года Михаил был эвакуирован по льду Ладожского озера.
– Привезли на Кубань живой скелет, – говорит фронтовик, – иначе не назвать.
2 февраля 1943 года Михаил в 17 лет был призван в армию. Сначала воевал в 387-й дивизии, был ранен.
ОФИЦЕР МОРСКОЙ ПЕХОТЫ
– После ранения фронтовая мельница опять приняла меня на свои жернова, – рассказывает ветеран. – Отправили на курсы младших лейтенантов, чтобы стал офицером, командиром взвода. А потом получил предписание прибыть в прославленную 83-ю бригаду морской пехоты.
О лучшей участи ленинградец и мечтать не мог. Военные будни шли своим чередом. Освободили Севастополь, Одессу, форсировали Днестр, отбили у фашистов крепость Аккерман (ныне Белгород-Днестровский). Следом – Румыния, Болгария – единственная страна, где в боях батальон не потерял ни одного человека. А потом была Югославия и, наконец, Венгрия.
БОИ ЗА ГОРОД БУДАПЕШТ
За успешные действия в бою под Дунапентели Михаил Ашик был награжден орденом Богдана Хмельницкого 3-й степени. В бою под Чепелем близ Будапешта был ранен. После излечения вернулся в свой батальон как раз в разгар боев за город.
Борьба за столицу Венгрии отличалась крайней ожесточенностью. Фашистское командование принимало решительные меры, чтобы разорвать кольцо окружения. Предложения советской стороны о капитуляции отвергались. Рано утром 11 февраля 1945 года батальоны 83-й бригады морской пехоты пошли на штурм заминированной, опутанной проволочными спиралями железнодорожной насыпи, названной моряками дамбой. Штурм продолжался три дня. Вначале пал Пешт. Буда еще долго сопротивлялась. 13 февраля пала и эта цитадель. Грудь юного лейтенанта Ашика украсила еще одна медаль – «За взятие Будапешта».
«ДЕСАНТНАЯ ПРОБКА» У ЭСТЕРГОМА
В ночь на 20 марта 1945 года бронекатерам предстояло прорваться через линию фронта, пройти вверх по Дунаю более 40 километров и высадить 536 морских пехотинцев в тылу немецкой группировки. Десантники должны были захватить дорогу, идущую от Будапешта через Эстергом к Вене, закрепиться и в дальнейшем перекрыть отступление немцев, а также не дать подойти к ним подкреплению. С одной стороны находились горы, а с другой – Дунай. Фашистам деваться некуда. И чем прочнее будет держаться «десантная пробка» на дороге, тем надёжнее будет окружение вражеской группировки.
По расчётам командования на выполнение приказа уйдёт не более суток. А раз так, то десантники еще перед посадкой на катера освободились от буханок, банок с консервами… Вместо них набили вещмешки гранатами и коробками с патронами.
ДОСТОЙНОЕ ПОПОЛНЕНИЕ
– Перед выброской в немецкий тыл к нам пришли три лейтенанта, – рассказывает Михаил Владимирович, – на поясах которых были закреплены боевые ножи «Труд-Вача». Мы знали, что в городе Вача была артель «Труд», снабжавшая фронтовиков отличными ножами. Правда, в основном они доставались разведчикам. Но однажды во время штурма Будапешта мы увидели множество бойцов с такими ножами. Они оказались из «офицерского штурмового батальона», куда попадали не те, кто был осуждён на фронте военным трибуналом, а офицеры, побывавшие в плену; такие батальоны формировались в специальных проверочных лагерях. Каждого «проверенного» пропускали ещё через одно проверочное чистилище – офицерский штурмовой батальон.
В их красноармейских книжках было записано – «красноармеец-лейтенант», «красноармеец-майор», «красноармеец-полковник». Всем им давалась возможность своей кровью смыть позор и вину перед Родиной. Ибо на войне «ничто и даже угроза смерти не должны заставить военнослужащего Красной Армии сдаться в плен». Так записано в Уставе.
Выяснилось, что этих бойцов вооружили дефицитными ножами потому, что им предстояло вступить в бой, где без поножовщины не обойтись. Перед атакой было объявлено, что гору Геллерт, за которой стоял Королевский дворец, надо взять одним броском. Кто во время атаки ляжет на землю, будет расстрелян как трус и паникёр.
Гору вначале бомбили наши самолёты-штурмовики, а затем впереди наступавших пустили офицерский штурмовой батальон, – продолжает вспоминать ветеран. – Такое зрелище не для слабонервных. В дурманящем пороховом угаре офицеры-штурмовики гранатами давили всё, что оставалось от немецкой обороны, а когда надо, пускали в ход ножи, по лезвиям которых шла надпись «Труд-Вача». Никто из них, несмотря на плотный огонь, не залёг, не остановился, не повернул назад. И награда не заставила себя ждать. На вершине оставшимся в живых офицерам-штурмовикам объявили, что своей храбростью они искупили перед Родиной все свои прегрешения.
И вот теперь передо мной три лейтенанта с боевыми ножами «Труд-Вача» на поясах.
– Такие мы видели у офицеров штурмового батальона, – сказал кто-то из морских пехотинцев.
– А мы как раз оттуда. Штурмовой батальон распустили. Командиры уехали за новыми офицерами…
Теперь эти лейтенанты шли в морской десант.
ГОРЯТ ФАШИСТСКИЕ ТАНКИ
– На берег нас выбросили бронекатера. Из морских пехотинцев сформировали десять групп. В мою, кроме стрелков взвода, включили 45-миллиметровую пушку, два станковых пулемёта, три миномёта, шесть противотанковых ружей и отделение сапёров с противотанковыми минами.
– На нашей позиции: между Дунаем и дорогой, – вспоминает Михаил Владимирович, – командир батальона расположил как на наиболее танкоопасном направлении всю имевшуюся артиллерию – две 45-мм противотанковые пушки.
С рассветом показались тяжелые бронированные машины. Первые атаки отбили сравнительно легко. Сорокапятки и шесть противотанковых ружей создавали плотный огневой щит. Ни один танк не вышел на наши позиции: либо загорались, либо отворачивали.
После этого немцы начали накрывать десантников миномётным огнём, прямой наводкой расстреливать из орудий, осыпать пулемётным огнём. Снаряд попал в пушку, перебил и переранил весь орудийный расчёт. К вечеру из шести противотанковых ружей осталось три. Держались два станковых, четыре ручных пулемёта, автоматчики.
Ночью к морским пехотинцам пробился десантный бронекатер. На него погрузили раненых.
ФРОНТОМ НА ВОСТОК – МОРПЕХИ, ФРОНТОМ НА ЗАПАД – ШТРАФНИКИ
Непосредственно на дороге, идущей от Эстергома в сторону Вены, фронтом на восток окопалась рота лейтенанта И.Мазыкина, а фронтом на запад – приданная батальону 472-я морская штрафная рота лейтенанта П. Кирсанова, сформированная в Измаиле из моряков-черноморцев. Задача штрафников – не допустить прорыва немцев на помощь своим отрезанным частям. И не выдержи любая рота натиска врага с фронта, другая будет тут же сметена ударом с тыла, размолота гусеницами прорвавшихся танков, расстреляна жестокой к поверженному врагу немецкой пехотой. Так суровая военная необходимость крепко спаяла две сражавшиеся на дороге спина к спине роты.
– В ходе тренировок к десантированию штрафники нередко задирались с морскими пехотинцами, – рассказывает ветеран. – А в бою дрались в едином порыве.
Штрафники вышли на дорогу и обнаружили там кабель, смотали его и протянули поперек, устроив что-то вроде ловушки-засады для мотоциклистов. И действительно, скоро показались два мотоцикла, на большой скорости идущих с включенными фарами. Превышение скорости не доводило до добра и в военное время. Стрелять не пришлось…
Едва успели убрать с дороги обломки мотоциклов, как показались три грузовика. Открыли огонь. Две машины остались на месте, а водитель третьей, развернувшись, понес недобрые вести своему начальству. После рассвета на штрафную роту шли семь немецких танков…
ХОТЕЛИ ОДНОГО – ПАТРОНОВ
– Утро второго дня началось с артиллерийского обстрела. Обстрел прекратился – загудели танки. А это значит, что теперь надо взять в руку гранату и ждать танка, не поднимаясь до поры выше прошлогодней травы. Одновременно обрушился шквал миномётного огня. У немцев такое взаимодействие – обычное дело. Артиллерия, миномёты, танки умеют бить в одну точку. В данном случае эта «точка» – наша десантная группа.
Ещё одно точное попадание немецкого снаряда подбило оставшуюся сорокапятку. Убит расчёт. Вслед за ним погибли два «пэтээровца», и на моём рубеже осталось последнее противотанковое ружьё у Николая Почивалина. Никто не хныкал. Хотели только одного – патронов.
К концу третьего дня от нашей десантной группы численностью 65 человек в строю оставалось 13, не считая раненых.
– Четвёртый день проходил без ураганной стрельбы, без атак. Устала, видно, немчура, – вспоминает полковник. – Вдруг показалась вся в камуфлированных разводах самоходка. Остановилась метров за двести. Из-за кормы вышел офицер с биноклем. Кто-то пальнул из карабина, но не попал. Немец даже ухом не повёл. Ничего себе ухарь! Фриц ещё раз посмотрел в бинокль и удалился за самоходную пушку. Она завелась и задним ходом ушла, так и не сделав ни одного выстрела.
ФАШИСТЫ ДРАПАНУЛИ
Теперь надо было ожидать атаку. Но немцы развернулись и драпанули сдаваться накатывавшемуся из-за гор сухопутному гвардейскому корпусу. Морским пехотинцам сдаваться в плен фашисты не рискнули.
– От селения Тат навстречу нам галопом несся всадник в бескозырке и распахнутом черном бушлате. Конь – без седла. Возбужденный моряк кричит:
– Где сто сорок четвертый?
А мы – к нему навстречу и охрипшими глотками отвечаем:
– Мы, мы сто сорок четвертый!
Моряк прямо с коня бросился обниматься. Впервые за четверо суток боевая цепь нарушилась, сломалась: к всаднику в бушлате бежали люди с побуревшими от запекшейся крови повязками, с воспаленными от бессонницы глазами.
А вскоре на «виллисе» примчался командир бригады полковник Смирнов, – продолжает рассказ Михаил Владимирович. – Не говоря ни слова, он принялся целовать наши грязные, прокопчённые физиономии. По его щеке катилась слеза. Он отвернул голову и стал осматривать место боя. Увидев сгоревшие танки, немецкие трупы, изрытую снарядами землю, растерзанные сорокапятки, он спросил, кто здесь командовал. Ему доложили обо мне. Полковник не стал никого выслушивать, а просто обнял за плечи и назвал Героем. На следующий день он написал представление о присвоении мне этого звания.
Лейтенанту Ашику было 19 лет. Это был его главный бой на войне.
