Дунаев Петр Степанович, 1925 г.р. Закончил Шадринский государственный педагогический институт (1958 г.). Журналист, литератор. Засл. работник культуры Российской Федерации. Автор многочисленных статей в периодике по вопросам литературы, искусства и истории Великой Отечественной войны. Опубликовал несколько рассказов. Участник Великой Отечественной войны. Награжден орденом «Отечественной войны» II ст., медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина». После войны жил в городе Кузнецке Пензенской области.
На фото: Дунаев Петр Степанович, март 1944 г. 362-й авиаполк дальнего действия
От редакции «Отваги». Мы сочли необходимым внести в текст незначительные изменения, а именно: слово «бомбер» заменяет собой слово «Боинг», которое было в исходном тексте дневника – автор ошибочно считал, что обозначение «Б» американских бомбардировщиков означало «Боинг». Название публикации также изначально было как «…Взлетают «Боинги».
1942 год
31 декабря.
Город Абдулино, Чкаловской области.
Я – курсант 2-й Московской авиатехнической школы. Мой класс 21-й. Это значит 1-й взвод 2-й роты 1-го батальона. Командир взвода мл. лейтенант В. Н. Гезыма – знаменитый командир, символ чистоты, порядка, выправки. Ротный – лейтенант Качерин, комбат – капитан Натаров.
Занятия начнутся завтра. Учиться надо год. Школа готовит авиамехаников по электрооборудованию самолетов и авиаприборам. 2-я рота вся – прибористы.
В Абдулино прибыли 25 декабря из Уфы. Пока находимся в карантине. Питание хорошее. Во всяком случае, лучше, чем дома.
1943 год
1 января.
Наша рота ходила сегодня на новогодний концерт в кинотеатр «Рейс». Там было гастрольное выступление Харьковского драмтеатра. Какой был прекрасный концерт! Лучшего я никогда не видел. А дух поднимает лучше всяких политбесед. Хотелось с беззаботной отвагой лезть в бой, в самое пекло.
В городе видно много хороших девчонок. Но о них сейчас даже думать невозможно. Как жалко, что лучшие годы молодости погибнут в армии!.. Все откладывается на лучшее будущее. Тем более, что дисциплина в школе очень строгая.
3 января.
Вчера начались занятия. (Писать трудно, так как замерзли руки). Наш класс ходил на аэродром. Изучаем самолеты. Са-мо-ле-ты! Слышите? Об этом в деревне я и мечтать не смел. Пределом желаний были танки. А случилось все так просто. Написать об этом своим одноклассникам – лопнут от зависти.
Холодно, правда, на аэродроме: степь, продуваемая всеми ветрами, хотя климат должен быть теплее, чем на Урале.
Рядом с истребителем ЛаГГ-3 стояла маленькая изящная «Чайка» И-153, тот самый экземпляр, на котором Владимир Коккинаки установил рекорд высоты. Ничего удивительного – школа-то эвакуирована со знаменитого Тушинского аэродрома. Еще рядом легендарный «Ястребок» И-16, он же «ишачок». Настороженно смотрел в небо готовый подпрыгнуть и взлететь пикирующий бомбардировщик Пе-2. Невдалеке раскинул широкие крылья ДБ-ЗФ, бомбивший Берлин.
5 января.
Урок матчасти самолетов идет прямо в казарме. Тема: классификация самолетов. Преподаватель – не очень молодой лейтенант, знающий и умеющий интересно рассказать. Я конспектирую и урывками пишу в этой тетради. Курсанты сидят на койках, положив тетради на колени. Удобно, но в отсыревших валенках невыносимо мерзнут ноги. Казарма – это неотапливаемый дощатый барак. Обмундировать обещают к 10 января.
11 января.
Идет урок алгебры. Снова сижу на койке. Приятно, если бы не мокрые валенки. В носки при каждом шаге по неровностям жмется вода. Ноги нестерпимо мерзнут. Обмундирование до сих пор не выдают. Говорят, дадут с погонами.
Получил из Белокатая два письма. Вот уж не думал раньше что письма способны поднимать настроение. Хочется петь, плясать, прыгать, ничего не страшно, а все люди кажутся родными, добрыми и тоже счастливыми.
Пишу урывками, потому что между койками ходит преподавательница и проверяет наши уравнения.
Двухчасовых уроков по четыре в день. Свободное время, стало быть, есть, только называется оно самоподготовкой.
Пока в расписании алгебра, физика, электротехника, уставы Красной армии, огневая подготовка, авиадвигатели (вот где нам пригодилось знание тракторов!), политподготовка и любимая всеми материальная часть самолетов. Дальше идут слесарное дело («Мастерство») и физподготовка. Предметов по специальности, т. е. по авиаприборам, в расписании пока нет.
14 января.
Наконец-то обмундировали! Выдали шинели с курсантскими петлицами: на голубом поле, отороченном золотым кантом, еще один, поменьше, красный ромб тоже с золотым кантом. Этот-то красный (или малиновый) и есть курсантский. Такие же петлицы, только не ромбовидные, и на очень ладных кителях. Ремни с бляхами со звездой. А таких роскошных брюк, как наши диагоналевые галифе, я и вообще не видел. Вот только обуви армейской пока нет.
19 января.
Получил первое свое армейское жалование. 49 рублей. 9 рублей за декабрь и 40 за январь. Таково курсантское денежное довольствие.
Начались сильные морозы. Валенки теперь уже не мокрые, а ледяные. Ноги мерзнут невыносимо. Хорошо, что мы не в пехоте, а в этой чудесной школе, где на улице приходится быть только на пути в столовую и обратно.
Дом вспоминаю часто, особенно при душераздирающей команде «Подъем!» в 6 часов утра. Хорошей команды «Отбой» после нее надо ждать с мерзлыми ногами целых семнадцать часов.
21 января.
Получил письма из дома. Новости страшные. 12 декабря 1942 года в районе г. Решетникове (что за город? где он?) погиб дядя Андрюша. Погиб самый любимый мой человек. Мое горе не выразить словами. Я плакал, как ребенок, хотя это и не прилично солдату. Не могу поверить, что дяди Андрюши, всегда спокойного честного, прямого, заботливого, больше нет в живых, что не придет больше от него теплых и приветливых писем.
23 января.
17 января приняли присягу.
По дому, к счастью, не особенно скучаю. Да и зачем распалять себя напрасно – все равно домой не попадешь раньше, чем года через два, если окончится война к тому времени.
А война тем временем идет. Наши войска сейчас наступают. Каждый день занимают все новые города. От Сталинграда немцев уже далеко отогнали. Прорвана блокада Ленинграда. Но на нашу долю войны, думаю, еще хватит.
Ботинки, наконец, дали. Курсанты-старички из других рот зовут их «Дугласами». Ботинкам я даже обрадовался. Теплее, чем в валенках. А вот обмотки откровенно не обрадовали.
30 января.
У всех курсантов разговоры о девчонках постепенно стали все реже и реже, а теперь и вовсе не слышны. Все воспоминания только о матерях. Оказалось, что у всех нет никого дороже, роднее, милее и лучше матери. Лучшее счастье – жить в кругу семьи. «И какой я дурак был, что в последние перед отъездом дни ходил к друзьям, а не был дома».
Я тоже считаю теперь, что последние часы надо было провести с мамой, с ребятишками. Кто знает, увижу ли я их еще. Самой большой радостью в жизни стали письма от них.
А вокруг разговоры о том только, что сейчас, когда у нас самоподготовка (между ужином и отбоем), сварила, испекла, сжарила бы мама.
1 февраля.
Все по-прежнему хорошо. Но из головы не выходят тревожные мысли. Дело в том, что получив позавчера те пять писем, я так обрадовался, что прочитал их наспех, не особенно вникая в смысл. Потом, немного успокоившись, я почуял страшную истину.
Раньше мне писали, что сильно болен Валерик. Теперь же сообщили, что он совсем выздоровел, стал хорошим мальчиком, не капризничает, не плачет – его даже не слышно. Слово «Валерик», повторенное несколько раз, выделено черными рамками.
Опять беда? Бедная мама. – Сначала я выбыл, потом дядя Андрюша. А теперь?..
Я вспомнил, что уезжая из дома, просил не сообщать мне плохих новостей. Вот где корень страшной догадки!
Может, страхи мои и напрасны. Письмо ведь писала десятилетняя Женя.
2 февраля.
Был вчера на базаре. Самовольно, конечно. Вот это базар! Я до войны таких не видал. Вот если бы приехала мама, сколько добра могла бы увезти домой! Чего только нет на абдулинском базаре? Да, степное Оренбуржье богаче нашего неурожайного лесистого Урала.
Купить на базаре, казалось, можно все. Я купил два химических карандаша, тетрадь и килограмм хлеба.
Цены на базаре сравнительно с уральскими низки. Хлеб я съел сразу.
4 февраля.
Пришло письмо от бабушки. А почему не писать? Конвертов и марок не надо. Свернул письмо треугольником (я ли, мне ли), на почте на нем поставят штамп «Красноармейское. Бесплатно», и обязательно дойдет.
Бабушке показалось подозрительным, что слишком уж часто я пишу, будто тут нас хорошо кормят. У кого что болит…
А разве плохо? В столовой каждый день утром кусок масла в 25-30 граммов. Сахар дают утром и вечером по стольку, что дома уже года три – четыре так не было. Положено по 9-й курсантской норме. Утром, в обед и вечером бачок каши на двадцать курсантов, а в обед еще и бачок супа на десятерых.
9 февраля
В школе сейчас выпуск. Из каких-то других батальонов. Группами и в одиночку, торопливо, не оглядываясь, целый день идут к вокзалу выпускники, видимо, без сожаления покидая школу. Да и неудивительно. Им везет, тем более, что назначения хорошие. Кто-то едет в Тбилиси, кто-то – на Дальний Восток, часть – на фронт. Им, механикам, там не будет плохо.
12 февраля.
Суровая дисциплина – самый ощутимый недостаток школы. Прекрасная специальность, интересное будущее, но очень мало внимания уделяется учебе. Требуют, чтобы курсант красиво ходил в строю, идеально заправлял койку, а учебники и положить некуда. Везде – запрещено.
15 февраля.
Пришло письмо от отца. Он после госпиталя приезжал домой на поправку. Теперь снова отправляется в армию. Отец написал, что Валерик, единственный мой брат, умер. А мне не верится. Не может этого быть!
Бедная мама! Теперь их дома только шестеро, вместе с бабушкой.
Лучше бы отец не писал мне этого письма.
Война сеет свои жертвы не только на фронте.
А еще из дома пишут, что не дают хлеба. Хорошо, что есть картошка и доит корова.
20 февраля.
Несколько дней назад дал одному раззяве-курсанту ложку. Он мог остаться без обеда. А этот остолоп оставил ее в столовой.
Без ложки на военной службе пропадешь. Она всегда должна быть за голенищем (за обмоткой, вернее). Без нее же не поешь. Вчера, наконец, достал новую. Хорошую алюминиевую за 35 рублей.
Это частный эпизод. А если о главном, то очень большое желание учиться. Не замечал я этого за собой дома. Прямо душа радуется, когда теоретические уроки, как электротехника, матчасть самолетов, тактика авиации. Особенно замечателен преподаватель матчасти лейтенант Протопопов. Его уроки являются самыми желанными. Увлекательная и тактика. Такие фразы, например: «Не пытайтесь определить направление ветра в городе: в городе ветер всегда дует по улицам», думаю, навсегда запомнятся.
23 февраля.
Праздник хорош не только обедом и небывалым послеобеденным сном, но и хорошими новостями с фронта. Наши войска продолжают наступление. Взяты Ворошиловград, Ростов, Харьков. О Сталинградском фронте теперь не может быть и речи. Война ушла с Волги на Запад километров за 300 – 400. Это всех очень радует. Если бы не плохие новости из дома, я бы прыгал от восторга.
26 февраля.
День был интересным и по-своему знаменательным. Это детство, конечно, но мы еще так недалеки от него. Сегодня я впервые в жизни стрелял из настоящей боевой винтовки. К этому дню курсантов давно готовили. Мы дрожали, боялись. А оказалось, что понравилось. Из трех выстрелов на 100 метров я выбил 20 очков вместо тридцати. Неважно, конечно, но другие стреляли еще хуже.
28 февраля.
Последний день зимы. На улице тепло и сыро. Это не Урал, где сейчас обыкновенная свирепая зима. Особенно раскисло на железной дороге, которую мы пересекали шесть раз на пути в столовую и обратно. Столовая от расположения батальонов (по бараку на каждый да еще один занимают шестимесячные курсы кислородчиков) в 800 – 900 метрах. Столовая в городе, а бараки-казармы на самой окраине. Слева город, справа – степь.
В столовую школа ходит по-батальонно в ротных колоннах.
– С места, с песней!.. – как петухи, заливаются ротные командиры.
– Строевым! Шагом арш!
Здесь все в строю, все строевым шагом и все с песней, если мороз не более 15 градусов.
Получил письмо от мамы с подробностями смерти Валерика. Он умер 9 января в 12 часов ночи. Я не сдержался и разревелся при всех. А дома живут очень плохо. Хлеба нет совсем.
Вывешено расписание на первую половину марта. Оно очень хорошее. Только раз физподготовка и раз строевая подготовка -самые мучительные занятия. Зато завтра начнутся занятия по специальности – по аэронавигационной и пилотажной группам авиаприборов.
10 марта.
Наш класс сдал сегодня курсовой экзамен по авиадвигателям. Я получил «отлично».
Курсантам снова выдали по три тетради и по перу. Всего за два с половиной месяца учебы дали уже по восемь с половиной тетрадей. А я получил еще и две бандероли. От мамы и от отца. Так что бумага есть.
Сегодня примерял свои погоны. Красивы, окаянные!
В аудиториях изучаем приборы. Интересно. Страшно доволен своей школой. Кажется, что я всю жизнь мечтал об авиатехнической специальности.
А вот на фронте плохо. Немцы на Украине перешли в контрнаступление и снова занимают наши города.
18 марта.
По физике получил «отлично». Отличные отметки получил по пилотажным и по навигационным приборам. А по политподготовке схватил «тройку». 25-го сдаем математику. А вскоре и матчасть самолетов. Снова порхают слухи о возвращении школы в Москву. Ох, не напрасно бы!
А с погонами и вправду красиво! Вчера, когда наша рота топала в 2 часа с обеда, какой-то седой дед, стоявший в сторонке, аж разинул от восхищения беззубый рот. Указывая палкой на наши голубые с серебром плечи, он зачарованно шамкал:
– Любо посмотреть на людей! Хорошо!
После длинного перерыва снова утром и вечером в столовой стали давать сахар. Хорошо теперь попить сладкого чаю! И на обед введено третье блюдо – сладкий кисель.
24 марта.
Позавчера был знаменательный день. Во-первых, исполнилось три месяца со дня отъезда из самого милого угла мира – родного дома. Во-вторых, я в первый раз ходил в караул. Был настоящим часовым!
Как быстро и незаметно летит время! Давно ли я играл в такие игры, а теперь с заряженной боевыми патронами винтовкой охранял пост № 4 – гараж школьного автобата. Но промерз за четыре ночных часа в шинели и «дугласах» адски.
Третье – самое главное: приказ о перебазировке в Москву. В Мос-кву! Какое выпало счастье – учиться в Москве!
Сейчас все пошло так-сяк. То занимаемся, то работаем, то готовимся к первомайскому параду. «Работаем» – это собираем оборудование в аудиториях и мастерских и отправляем его на железную дорогу. Числа 1-го поедем. Наш батальон выделен на погрузку и охрану эшелонов в пути. Нашему взводу выдали винтовки. Винтовка в руках и противогаз за спиной – это быстро надоедает.
Интересное начинается время! Недаром Римма Носова, эвакуированная девчонка классом моложе меня и бывшая у меня на тракторе прицепщиком, завидовала мне перед отъездом в армию. Мир, говорила, едете смотреть и все, что есть в нем хорошего.
16 апреля.
Сдали вчера зимние портянки и ботинки-дугласы, которые мы и носили-то всего три месяца. Выдали изящные «харрикейны». У нас в Белокатае таких шикарных никто и не видал. Какие-то туфли для светских приемов.
В столовой на третье дают компот. Повезло мне со школой! Из грязи да в князи.
Учиться по-прежнему интересно и легко. У меня только одно «хорошо», остальное – «отлично».
Мучает строевая подготовка. Единственный недостаток нашей школы – на учебу обращают внимание меньше всего, а больше требуют красивой ходьбы в строю. О том, какие из нас получатся механики, командование думает мало. Ценится тот курсант, который умеет высоко поднимать ногу в системе строевого шага и красиво приветствует начальство.
От дома я как-то незаметно отвык.
1 мая.
Завтра едем! Прощай, Абдулино! Жизнь начинает развертываться передо мной, как увлекательный фильм.
Сегодня идем в кино. Покажут «Парня из нашего города». До обеда было нечто вроде праздничных выступлений или физкультурного парада. Третья рота демонстрировала наступление стрелкового взвода. Очень понравилось.
Но особенно понравилось перетягивание каната. Команда 1-й роты вышла победительницей среди всех девяти рот.
Особенно восторженно встретили курсанты тот волнующий момент, когда эта команда перетянула команду комсостава, Свист и аплодисменты сопровождали эту победу.
1-я рота состоит не из таких салаг, как мы. Там курсанты с 20-го, с 18-го и даже с 1917 годов рождения. Они учились сначала в Чкаловском училище летчиков, потом были переданы в Ишимскую авиашколу механиков по вооружению, а оттуда – в нашу.
5 мая.
Город Куйбышев. Вторые сутки находимся на пути к Москве. Выехали из Абдулино в ночь со 2 на 3 мая.
«Мы» или «находимся» – это 1-й и 2-й взводы нашей роты. Девяносто курсантов под командой мл. лейтенанта Гезымы. Едем в пустом санитарном поезде, который возвращается из глубокого тыла на фронт за новым грузом раненых.
Мы занимаем четыре вагона, очень чистых и аккуратных. Хозяева поезда – его персонал, кажется, нами довольны. Хорошо обученные, вышколенные и дисциплинированные курсанты с боевым вооружением – это необременительно и надежно. Персонал едет в каких-то своих вагонах.
В Куйбышеве мы выведены в бывшую школу № 16 в Задонском, где сейчас воинский пересыльный пункт, а поезд поставлен под загрузку медикаментами и материалами.
После обеда пойдем на Волгу. На Вол-гу! Великую сказочную Волгу. Настроение отличное. Хорошее питание. Раз в день ходим в столовую в город.
«Ходим» – это две строгих взводных колонны, идущих четким строевым шагом по улицам Льва Толстого, Ленинградской и еще каким-то. На тротуарах образуются шпалеры зевак – женщины, дети, старушки, старики. Мужчин на улицах нет.
В Задонском (это район Куйбышева между железной дорогой и рекой Самарой) на площади в орудийных двориках, огромных ямах, стоят зенитки. Возле них дежурят девчонки-зенитчицы. возрастом как мы, или чуть старше нас. Возле них мы топаем особенно старательно.
7 мая.
Сызрань. Приехали в Сызрань вчера вечером. До сих пор (сейчас половина шестого вечера) стоим здесь со своим санитарным поездом, который от Куйбышева полз сюда целый день. Очень подолгу он стоит везде, потому что пропускает вперед эшелоны с пушками, с танками, с пехотой, с полуразобранными истребителями. Страна вся устремлена на Запад. Она как огромная пружина, работающая в одном направлении.
В наших вагонах у каждого курсанта свое спальное место, и спи сколько хочешь, что мы очень ценим.
Сейчас мы стоим на каких-то запасных путях.
Днем Гезыма построил оба взвода в одну колонну и устроил парад. Колонна, к изумлению и восторгу огромной толпы, долго маршировала по перрону, поражая зевак четкостью строя. Со стороны курсантская колонна выглядела единым организмом-автоматом. Как будто сбоку тела колонны приделана длинная доска, которая ходит взад-вперед – это марширующие руки, и еще одна длинная плоскость снизу, которая, поднимаясь над асфальтом, движется только вперед – это несгибающиеся ноги.
Красив был и сам Гезыма – в синей гимнастерке с золотыми погонами, перекрещенной ремнями, с кобурой на правом боку и полевой сумкой – на левом.
Строй очень хорошо пел марш защитников Москвы: «На марше равняются взводы, Гудит под ногами земля…».
Сызрань осмотреть не удалось, так как очень строга дисциплина. Отлучиться ни на минутку невозможно.
8 мая.
Станция Асеевская. Выехали из Сызрани вчера около восьми вечера, чуть не помывшись перед отправкой в бане. Разделись уже, но нашему составу подали паровоз и все пошло прахом, к великой радости курсантов. Оделись «насухую» и айда по вагонам!
За ночь отмахали порядочное расстояние. А с утра снова все внимание на окна. Очень уж красивые места начались здесь! Да и весна такая роскошная, как будто и войны никакой нет. Все буйно зеленеет и цветет. Незадолго до Асеевской поезд въехал в сплошное белое марево из цветения яблок и вишни. В разрыве марева промелькнул зеленый вокзал с надписью «Кузнецк». И снова спрятался в молочном тумане.
До Пензы осталось менее ста километров. Красивы здесь не только лесистые, похожие на Урал, места, но и станции, и деревни. Видимо, и культура здесь выше.
Питание у нас хорошее благодаря продпунктам на станциях.
Станция Леонидовка. Приближаемся к Пензе. За Канаевкой слева зеленела обширная низина, поросшая кустарником. К самой железной дороге по ней жался проселок. По проселку с тачками и лопатами шли люди – женщины, дети, старики. Видимо, в ближайший лес за хворостом или на огороды. Все плохо одетые и заметно изможденные. Они бросали нам, курсантам, высунувшимся из окна и торчащим в распахнутых тамбурах, лепешки и куски хлеба. Дети махали руками, а старушки и бабы утирали слезы. Поезд-то идет на запад, откуда или не возвращаются, или возвращаются в таких вот вагонах с красными крестами на боках.
9 мая.
Пенза. В Леонидовке заночевали. Выехали из нее утром. Сейчас стоим на Пензе-первой. Красивый город Пенза! Я разглядел это из окна вагона и заключил потому, что минут двадцать побегал по привокзальным улицам.
Кончится война – постараюсь жить в этих местах.
19 мая.
Москва, Тушино. Приехали в Москву вечером 12 мая. От вокзала ехали сначала на метро. Потом топали строевым шагом в Тушино. Девчата из ПВО в ладно подогнанных шинелях, красиво надетых пилотках и аккуратных сапогах вели за тросы аэростат воздушного заграждения. Он плыл над нами, над улицей, как огромный слон. Внезапно дунул ветерок,аэростат капризно подпрыгнул, и девчата, как мухи, повисли на тросах, болтая ногами.
Гезыма скомандовал: «Разойдись!». Строй рассыпался мгновенно. Мы поняли Гезыму одновременно с командой. По нескольку курсантов повисли с девчатами на тросах. Аэростат недовольно осел вниз.
Пересекли канал Волга – Москва. И не сверху, а под каналом. Теперь в канале мы умываемся каждое утро.
28 мая.
Май как учебный месяц пропал. Занятий, которые начались 17-го, было очень мало. Часов 12 -14, не более, учился наш класс. А остальное время работаем, ходим в караул (что, между прочим, курсантам нравится). Интересно стоять на посту в вечернюю и утреннюю смены, когда над Москвой видны аэростаты воздушного заграждения. Когда их поднимают и опускают. Ночью их в небе целые стада. Но немецкая авиация теперь в Москву суется очень редко.
Работать приходится потому, что хозяйство школы, что оставалось здесь на время эвакуации, очень запущено и нужно приводить его в порядок. Нужно разгружать эшелоны, прибывающие из Абдулино, и переносить оборудование в учебный корпус. Переносить узлы и ящики в квартиры начальства. Для этих целей, будто бы, так и обращаются: «Дайте лошадь или пару курсантов».
До стажировки учиться еще месяца три – три с половиной. Но живем в общем неплохо, хотя выматывает душу дисциплина. Из-за нее только и хочется скорее оставить школу. А в учебу втянулись и без занятий чувствуешь себя не в своей тарелке.
Скорей бы на стажировку – в часть или на авиазавод! А дома наши одноклассницы уже, наверное, кончили школу.
15 сентября.
Курсанты, вернувшиеся со стажировки на Курской дуге, распаляют воображение настоящей и интересной жизнью в строевых частях авиации. А здесь выматывают уставная дисциплина и показная красота.
16 сентября.
В Москве удалось побывать только раз. 4 июля, когда школа ходила на выставку трофейного оружия в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького. Сами курсанты ничего, конечно, из такой «прогулки» не получили, ибо идти в общем строю батальонов нужно не глядя по сторонам.
Но со стороны наш марш выглядел, похоже, эффектно. Тротуары на улицах были заполнены народом: люди смотрели, как по середине улицы, как один организм, в единых движения, шли красивым строевым шагом четкие коробки взводов. Единый взмах рук, единый шаг. Три коробки в роте, девять – в батальоне, двадцать семь – в трех батальонах. Впереди – взвод оркестра, за курсантскими батальонами рота курсов кислородчиков, за ними еще какие-то службы. Заполняя все пространство улицы, над колонной в полторы тысячи глоток реяла песня: «Все выше, и выше, и выше Стремим мы полет наших птиц».
Москва давно не видела столь внушительного марша войск, отлично обученных, прекрасно одетых и четко управляемых. На сотни метров, должно быть, растянулась колонна, тысячи глаз с тротуаров восхищенно смотрели на нее.
Роты ездили еще раза по четыре на работу в подсобное хозяйство по Волоколамскому шоссе – в район ж. д. станции Нахабино. Год с небольшим назад тут были немцы. Мы видели места боев, состоящие сейчас из одних только печных труб.
Других впечатлений за лето не было. В остальном – строевой шаг, наказания, крики от подъема до отбоя.
29 сентября.
Школа дает очередной выпуск. Разъезжается сразу пол-школы. Из девяти рот четыре с половиной красуются сейчас лычками сержантов и старших сержантов на погонах. Очень завидно. Даже мой одноклассник Матвей Попов, переведенный из нашего класса в апреле в 3-ю роту для обучения по ускоренной программе, сейчас старший сержант со значком отличника.
Через месяц и наша рота едет на стажировку. Вчера я наслышался еще о ней от одного бывалого курсанта. По его словам, в строевых частях авиации по сравнению со школой рай.
Так это или не так, но, во всяком случае, два месяца вольной жизни – без ефрейторов, драения полов, без мата, муштры и высокой ноги.
3 октября.
В школьном ДКА показывали концерт московские артисты. Впечатление прекрасное! Декламации, драматические сцены, песни. Брало за душу. Над юмором курсанты так хохотали, как даже дети не сумеют. А когда певица (забыл фамилию) бархатным голосом пела о страданиях наших людей при фашистах, хотелось бить, давить, громить, лезть в пекло. Так поднимало дух, что ничего не было страшно.
Слишком мало внимания в нашей школе уделяется учебе и слишком много – строевой выучке.
23 октября.
Опять перебазировка! Вот тебе и стажировка! Школа переезжает в Серпухов. Едем на этот раз без желания. Тушино покидать жалко. Школа здесь разместилась прекрасно – в огромном четырехэтажном учебном корпусе с прекрасно оборудованными лабораториями и трехэтажном казарменном корпусе. Здесь отличные условия. У каждого курсанта койка, ватный матрац, простыни, полотенце.
В Серпухове школа будет располагаться, говорят, в лесу, в старинном монастыре. Хвалят это место. Но переезжать ох, как не хочется! Снова бездумно работать, таскать тяжести, грузить ящики. Ведь школа имеет богатое оборудование, более 20 самолетов. На аэродроме большие запасы дров, разбросанные по Тушину склады, огромная столовая с кухней. Да еще барахло офицерского состава. Все это снова ляжет на плечи курсантов.
27 октября.
Начинаются дни золотые! Снова, как в Абдулино – ни переезда, ни стажировки, ни содержательных занятий – из классов убрано все оборудование. А строевой подготовки меньше не стало. По полдня проводим на плацу.
1 ноября.
Имущество школы уже все сложено в нескольких местах у железной дороги, которая, по счастью, проходит очень близко от корпусов школы.
Опять построение. Не выносит начальство, когда курсанты ничем не заняты. Часок придется оттопать.
Не грузимся потому, что нет эшелонов.
3 ноября.
Началась погрузка. Грузят курсанты 2-го батальона. А мы вчера до обеда снова занимались строевой подготовкой. Какие мучительные занятия! Ногу надо поднимать над землей «на шомпол». Страшная боль и усталость в ногах от напряжения при строевом шаге четырехчасовой продолжительности. Был слух сначала, что школа будет участвовать в параде 7 ноября на Красной площади. Но теперь-то на парад мы определенно не попадем. К чему же топать?
17 ноября.
Город Серпухов. Ну вот я и в Серпухове. Не писал так давно потому, что тетрадь (и все мое достояние) была заколочена в тумбочке. Ее отнесли на погрузочную площадку, когда я, 10 ноября, был в кухонном наряде.
Погрузились мы в Тушино 13-го вечером, прожив в mоскве ровно полгода. Ночь простояли на станции, а утром 14 ноября в 6 часов эшелон, наконец, тронулся. Ехали в теплушках. В нашей было набито 70 курсантов на двухэтажных нарах. Весь наш взвод и один класс из другого взвода. Теснота, как в селедочной бочке.
В середине печка-буржуйка, возле нее кровать мл. лейтенанта Гезымы.
До обеда кружили вокруг Москвы (по окружной железной дороге), переезжая с Калининской ж. д. на Дзержинскую. Да, Москва – «дистанция огромного размера»!
15 ноября в половине десятого утра приехали на станцию Серпухов-I, которая мне не особенно понравилась. То же я заключил и о городе сначала. Но я, к счастью, глубоко обманулся. Все мои первые впечатления были развеяны на станции Серпухов-II, где я увидел сам город Серпухов. Теперь я видел уже немало городов, но этот мне понравился больше всех других. Со множеством старинных, больших и нарядных церквей, живописно расположенных на холмах по берегам рек Нары и Оки, Серпухов имеет очень красивый вид. Летом из-за обилия зелени он совсем не будет виден.
Школа же паша расположена и вовсе в лесу, большом сосняке. Под окнами течет Ока. Занимает школа четыре корпуса. В двухэтажном – столовая, два корпуса трехэтажные и один четырехэтажный.
Помещение нашей роты просторное, светлое и теплое. Особенно радуют туалет и умывальник (в Абдулино умывались снегом на улице). Размещается рота на втором этаже. Второй день почему-то бездельничаем, но время занято построениями по каждому пустяку.
27 ноября.
Наконец-то дождались! Сегодня вечером или завтра утром едем. Уже все готово. Едем под Ленинград. Станция назначения – Хвойная.
Все последние дни бездельничаем. Но с каким удовольствием каждый променял бы это безделье на занятия! Чуть только присядешь (а я все время читаю), сразу «Становись!». Раз по 20-30 в день. И все по пустякам. Сказать, что сегодня будет кино; сказать, что через полчаса будет построение на обед.
А читаю я Тургенева. Вот уж от него я не ждал такого, как «Ася» и «Вешние воды». В школе же всегда изучают что-нибудь неинтересное. «Дворянское гнездо», «Отцы и дети»… Отбивают охоту к Тургеневу.
Здесь так хорошо, что даже не верится, какую мучительную прошлую зиму пришлось провести в Абдулино. Особенно досталось тогда нашим бедным ногам. А здесь мы спим в одних кальсонах, сбросив одеяла. Ноги даже горят, особенно в новых, отечественных ботинках, которыми заменили подбитые железом «харрикейны».
Итак, едем, едем, едем! Ночью или завтра «ранней порой мелькнет за спиной знакомый мешок вещевой».
26 декабря.
448-й штурмовой авиационный полк. Волховский фронт. Нахожусь здесь с 3 декабря. После такой жизни, как здесь, школа покажется и вовсе тюрьмой. Боевой работы пока нет, так как на Волховском фронте затишье. К девяти утра надо быть на аэродроме – на стоянках штурмовиков Ил-2. Их надо поддерживать в боевой готовности № 3. То есть они должны вылететь на боевое задание с бомбами, с «эрэсами», с заряженными пушками и пулеметами не позднее двух часов после команды на вылет.
Аэродром полевой. Личный состав полка живет в огромных землянках на аэродроме, командование – в деревне Клёнино.
На станции Хвойная, где штаб фронта, нас, группу из восьми курсантов, разбросали по всей 14-й воздушной армии. Под Новгород мы приехали вдвоем. С нами же остался и старший нашей группы – преподаватель из школы, какой-то мрачный и неразговорчивый старший техник-лейтенант.
В деревне каждый день показывают кино. Я уже посмотрел «Два бойца», «Комсомольцы», «Воздушный извозчик» и «Битву за нашу советскую Украину». Видел и концерт ленинградских артистов.
Думать о школе в таких условиях не хочется. Но наш техник-лейтенант собирается в январе поменять всех курсантов-стажеров местами. Нас с Драпекой, моим товарищем по 448-му ШАПу, он собирается отправить в бомбардировочный полк. Если переведет, здесь будет очень жалко оставлять моих наставников, старшего техника 2-й эскадрильи по спецоборудованию старшето техника-лейтенанта Воеводина и механика по приборам старшего сержанта Сажнова, очень простого, но знающего и отзывчивого парня. Таких прекрасных учителей у меня еще никогда не было. Много помогает мне и приборист из 3-й эскадрильи сержант Катин.
Научился пока еще немногому, так как нет боевой работы.
Хожу в караул. На посту отметил и свое восемнадцатилетие. Зарядил в рожок автомата 28 патронов и выпустил очередь в сторону немцев.
1944 год
23 января.
Перевести нас наш старший техник никуда не успел – начались бои за Новгород. Эскадрильи штурмовиков каждый день стали ходить на боевые задания. Работы стало по горло. И люди стали в цене. На второй или третий день боев не вернулся с боевого задания один экипаж из нашей эскадрильи. На моих глазах погиб командир 3-й эскадрильи Герой Советского Союза капитан Пономаренко. Его самолет взорвался на взлете, в момент отрыва от земли. От капитана и бортстрелка ничего не осталось.
Видимо, наш полк участвовал в боях на левом фланге огромной операции по снятию блокады Ленинграда. И Новгород наши войска взяли, и блокаду Ленинграда сняли.
5 февраля.
Снова Серпухов, снова 2-я Московская. Как быстро и незаметно пролетели два месяца в 448-м ШАП! И как трудно теперь привыкать к школьным порядкам. Но мне повезло. На днях у нас выпуск. А там снова на фронт.
С Волховского фронта мы возвращались уже не через станцию Хвойную, а по освобожденной от немцев Октябрьской железной дороге. Вот только Васьки Власова с нами не было. Что с ним сталось, мы не решились спрашивать нашего руководителя. Он стал еще мрачнее. Погиб, видимо, сын нашего военкома в огне боев за Новгород.
18 февраля.
Сегодня, пожалуй, самый знаменательный день в моей жизни. Кончилась моя одиннадцатилетняя учеба, последний год пришелся на 2-ю Московскую военную авиашколу. Сегодня я ее закончил по первому разряду, сдав госэкзамены на «отлично». Получил за это старшего сержанта и знак отличника из рук начальника школы. Мне присвоена квалификация механика I разряда по авиаприборам и кислородному оборудованию. Моя фамилия занесена в книгу почета школы. На экзаменах по физподготовке 10 километров я пробежал на лыжах за 51 мин. при норме 65 минут. Боялся замерзнуть.
Завтра едем. На фронт, наверное.
29 февраля.
362-й дальний бомбардировочный полк. В Серпухове я получил направление в отдел кадров штаба Авиации дальнего действия. Со мной были все девять отличников нашего выпуска. Трое получили направления в Ряжск, а семеро сюда, под Москву, в 45-ю Гомельскую авиадивизию дальнего действия. Здесь четверо оставлены для формирования нового 362-го полка АДД, а трое направлены в 2К-й гвардейский авиаполк – самый старый в дивизии. Со мной в 362-й АП попали двое электриков – Жуйков и Лузгин – и приборист Драпеко. Инженер дивизии по спецоборудованию назначил всех нас старшими техниками эскадрилий по приборам и электрооборудованию (это высокие офицерские должности).
В механики нам дали девушек из ШМАС (школ младших авиаспециалистов). Механики из них – хоть плачь. Все приходится делать самому. А оборудование сложнейшее. Работы с ним до черта, поскольку ТБ-7 (Пе-8) – четырехмоторные махины с одиннадцатью человеками экипажа, с кислородным оборудованием и автопилотами. Хорошо еще, что в полку их пока только три машины.
До полного укомплектования полка думаю набить себе руку. Когда в первый раз влез в самолет, у меня в глазах зарябило от огромного количества приборов, а сейчас привыкаю, осваиваюсь. Сегодня, например, уже производил довольно сложную работу -заливку трубопроводов масломанометров трех моторов.
Прекрасно нас с Жуйковым и Лузгиным и одели. Новые валенки, куртки с меховыми воротниками, теплые штаны, меховые рукавицы…
Дивизия расквартирована в бывшем туберкулезном санатории. От него осталась прекрасная библиотека. Поэтому, если бывает свободное время, я посвящаю его чтению. Читаю Тургенева.
19 марта.
16-го был «день авиации». Получил первую свою получку – 950 руб. Это за март, начиная с 4-го, т. е. со дня приказа о зачислений на должность. Сам оклад старшего техника эскадрильи – 1000 рублей. Как у секретаря райкома. А с полевыми – около 1400.
500 рублей сразу послал домой. Первый раз в жизни имею возможность обрадовать маму. Живут они очень плохо.
Самого меня удручает одно обстоятельство только – не дают пока сапог. Офицер, а в обмотках.
Дисциплина в дивизии довольно строгая, но разумная. Утренние и вечерние поверки проводятся регулярно, но увольнения дают.
2 апреля.
Получил, наконец, и сапоги.
А в дивизии ходят слухи, что Пе-8 с производства снимают, и полк наш, имеющий пока на. вооружении только три машины, перевооружают на Ли-2. А пока по глубоким немецким тылам летают Пе-8.
29 апреля.
«Бомберы», в полном смысле этого слова, к нам в полк с неба свалились. Шесть машин прилетели. Полк наш, состоящий из четырех Пе-8 (вместо 15 по штату) перевооружается на двухмоторные американские Б-25 «Норт Америкен».
Сначала эта новость меня разочаровала. Жалко было могучие и гордые Пе-8. Но разочарование быстро рассеялось. «Союзники» оказались отличными машинами. 1800-сильные моторы «Райт-Циклон», 13 крупнокалиберных (12,7 мм) пулеметов «Кольт-Браунинг», компактный автопилот, радиокомпас. На приборной доске пилотов и у штурмана всего 26 приборов (на Пе-8 только на одной приборной доске бортмеханика было 34 прибора).
В нашу эскадрилью дали три «Бомбера». Они мне понравились. Приборы на них устроены оригинально: в одном корпусе два прибора (с двумя стрелками и одной шкалой) – на левый и правый моторы.
Летать «союзники» пока, видимо, не будут, т. к. в них никто ничего еще не смыслит.
Но сразу родились слухи о том, что как только полк укомплектуется «Бомберами», сразу перебазируется куда-то на Украину.
А на авиазаводе, говорят, собираются последние три машины Пе-8.
30 апреля.
Сдал я сегодня свою старуху Пе-8 № 29099 («девяносто девятую», как ее звали в полку) в 25-й ГАП. Все Пе-8 будут теперь на вооружении только одного полка в авиации дальнего действия. Долго ли они еще повоюют? А когда на заводе соберут три оставшиеся машины, суммарный выпуск их с 1940 года составит всего 73 экземпляра.
Устарели Пе-8, конечно. И скорость у них всего-то 280-300 км. в час, и моторы очень ненадежные. Из-за них самолеты едва-едва дотягивают до своего аэродрома, а потом техники сутками копаются в этих моторах со 100-часовыми ресурсами, чтобы машина снова могла взлететь.
7 мая.
Говорят, американские летчики учатся летать и воевать на «Бомберах» два года. Сколько понадобится нашим? Сейчас инструктора, видимо из летчиков-перегонщиков, по целым дням вывозят наших летчиков – командиров экипажей и вторых пилотов. Учат летать.
А американские приборы тоже отказывают.
9 мая.
В нашей эскадрилье уже пять «Бомберов» из десяти, прибывших в полк. Идут дожди, а они невозмутимо летают. У них прекрасные, безотказные моторы с 500-часовым ресурсом.
На переоборудование в ПАМ (полевые авиамастерские) увезли пока только один «Бомбер». Американцы не дали нам свои прицелы «Норден» (говорят, очень точные и соединенные с автопилотом, так что на боевом курсе машину может вести на цель не пилот, а штурман, ориентируя ее по прицелу). Вместо «Норденов» в ПАМах устанавливают наши прицелы и бомбосбрасыватели. Устанавливают в кабинах бомбардиров и кронштейны для навигационных жидкостных компасов. А компасы устанавливать и ориентировать строго по осевой линии самолета буду я.
Поговаривают, что к июню полк будет полностью укомплектован самолетами и подготовленными экипажами, станет боевой единицей и перелетит куда-то на южное крыло фронта, на Украину.
10 мая.
Приборы отказывают по пол-доски. Приходится жарко. Мой опыт быстро накапливается. Я уже не теряюсь, не паникую, я знаю, что делать, если не работает манометр, врет термометр, завалился авиагоризонт или капризничает автопилот.
13 моя.
В эскадрилье добавился еще один «Бомбер». Шестой по счету из десяти по штату. Один из них летает каждый день с пяти часов утра.
17 мая.
Сегодня впервые летал на «Бомбере». На земле списывали девиацию со штурманского компаса по наземным пеленгам, а в воздухе продублировали ее со штурманом по радиопеленгам.
Впечатление прекрасное. И ощущение надежности от «Бомбера» и красоты – от весеннего Подмосковья внизу.
«Вывозка» летчиков продолжается. Сейчас 22 часа. Хочу спать: подъем завтра в полчетвертого утра.
18 мая.
Установилась несусветная жара. В кабинах самолетов температура доходит до 50 градусов.
24 мая.
Полеты теперь не только по целым дням, но и ночью (полк-то ночной). Свободного времени не стало.
31 мая.
Получил вчера первую благодарность. От инженера эскадрильи. Работаю с увлечением и интересом. Очень кислородное оборудование на «Бомберах» ненадежное. Не держит давления.
Устаю. Вчера забрался в хвост самолета и проспал в полете два часа.
2 июня.
Наш полк перелетает, будто бы, не в Брянск, а все-таки на Украину, хотя 25-й ГАП и 890-й полк уже под Брянском. Даже БАО (батальон аэродромного обслуживания) нашего полка там. А наш 362-й ТБАП (тяжелый бомбардировочный авиаполк) все еще здесь, готовит летчиков день и ночь. Здесь аэродром-то первоклассный, отсюда летал Чкалов, здесь он и погиб, говорят.
Приборы по мере того, как я их осваиваю, ведут себя спокойнее.
6 июня.
Бортрадист с «четверки» Леха Клещев, настраивая утром перед полетом свою рацию, поймал сообщение, что союзники открыли в Нормандии второй фронт. Эта новость вызвала не радость, а скорее разочарование. Теперь-то мы и без них управимся с немцами. Исход войны ведь ясен.
10 июня.
В эскадрильи уже восемь «Бомбер». В полку – семнадцать.
24 июня.
Нас с Жуйковым готовят к присвоению офицерских званий. Хватит офицерское положение прятать за сержантский чин. Не быть в подчинении ни у адъютанта эскадрильи, ни у старшины.
А в эскадрильи уже 12 машин. Две – из фонда несуществующей пока 3-й эскадрильи. И все – на мою шею!
27 июня.
Завтра пять машин из эскадрильи улетают под Брянск.
Переучивание закончилось. Дюймы, футы, мили, фунты, галлоны стали привычными.
5 июля.
Олсуфьево. Приземлились здесь 28 июня в 9 час. 30 мин. утра. Большой зеленый травяной аэродром (без бетонной взлетно-посадочной полосы). Был некогда красивый городок-гарнизон, от которого после немцев остались одни развалины (они, уходя, взрывают все каменные постройки). С трех сторон лес, с четвертой – деревня на реке Десне.
Полк расположился в землянках, но набросано много немецких мин. Леса похожи на наши уральские. Словом, вид кругом не так уж плох.
На боевое задание полки собираются каждый вечер, но пока еще ни одного вылета не было. А кислородным баллонам наплевать на все: есть боевые вылеты или нет их – кислород они не держат. Стравливают давление.
8 июля.
В ночь на 7 июля полк получил боевое крещение. Те одиночные боевые вылеты, которые делались из Подмосковья на Пе-8, не в счет: по одной-две машины ходили в составе 25-го ГАП или 890-го полка. Эти вылеты делались, чтобы обеспечить нам прибавку к окладам (так называемые «полевые»).
В ночь на 7 июля наш полк летал на бомбежку стратегических объектов противника в Даугавпилсе (Двинске). Пошел и мой боевой счет обслуженных боевых самолето-вылетов. Переучивание на Б-25 закончилось.
5 августа.
Балбасово Витебской области. Прилетел сюда утром 3-го на «Дугласе». В числе других восемнадцати человек, как передовая восстановительная бригада для подготовки жилого городка к перелету сюда нашего полка. Сейчас работаем.
Военный городок до войны был очень красив. Сейчас он в развалинах. Немцы его при отходе взорвали.
Полк еще в Олсуфьево.
13 августа.
Снова Олсуфьево. Проста, но интересна жизнь солдата. Интересна своими неожиданностями. Никогда не думал, что еще когда-нибудь увижу Олсуфьево, этот скучнейший уголок мира Божия. Инженер эскадрильи затребовал меня обратно, и 8-го пришлось на том же «Дугласе» лететь обратно, покинув это прекрасное местечко. Теперь полетим туда с полком еще неизвестно когда. Да притом ходят разные слухи о четырехмоторных американских «Либерейторах».
20 августа.
Весь день собирался полк улетать. Не собрался. Летит завтра в 11 часов. Но я остаюсь здесь. К сожалению, к счастью или еще к чему-либо. К сожалению потому, что остаюсь в этом унылом Олсуфьево. К счастью – потому, что, говорят, оставляют меня здесь для приемки «Либерейторов». Или может, за ними отсюда придется куда-то лететь.
Все эти дни полк на боевые задания летал мало из-за отсутствия бензина.
22 августа.
Снова иду на «Дугласе». Полк поднимается сейчас. Ревут моторы, один за другим, сотрясая грохотом воздух вокруг, взлетают «Бомберы». Половина одиннадцатого. Мой «Дуглас» взлетает около тринадцати.
30 августа.
Балбасово. Прилетел сюда не 22-го, а 24-го. И не на «Дугласе», а не «Бомбере». Полк прилетел 22 августа. Когда прилетел я, «Бомберы» пошли на боевое задание. С нашей эскадрильи пять машин. Вернулись четыре. Погиб экипаж лейтенанта Лукичева на машине с бортовым номером 16 (33500). Погибли второй пилот ст. лейтенант Коваленко, штурман мл. лейтенант Костенко, бортрадист Завьялов («ПэЭл»), бортстрелок гармонист и парикмахер Долженко, бортстрелок Богданов. Штурман и радист были мои сверстники, а стрелки с 1926 года рождения, как и во всех других экипажах. Они были замечательные ребята. И машина была хорошая.
После гибели Лукичева полк летал на боевое задание еще раз. Один «Бомбер» из-за какой-то неисправности вернулся обратно на стоянку после первого круга над аэродромом.
16 сентября.
Было во 2-ой эскадрилье 13 машин. Много для одного прибориста (механик Маринка Жигарьковская, если что и сделает, то с моей помощью). Один «Бомбер», кажется, тот, на котором я совершал свой первый полет, с роковой цифрой 13 на борту, сгорел вместе с экипажем старшего лейтенанта Машина на перелете из Новодугино в Олсуфьево 17 июля. Два «Бомбера» пошли на организацию 3-й эскадрильи. Четвертый (33500) погиб под (вернее, над) Тильзитом, Пятый, на котором снова хотели было написать номер 13, разбился на днях невдалеке от стоянок при тренировочных полетах. Лежит там на капонире, о который разбился, и сейчас. Шестой и седьмой «союзники» передают в 25-й ГАП.
И остались у меня на шее пока 6 бомбардировщиков-«союзников», один из которых вечно стоит неисправный, а пять летают на боевые задания. Вчера и сегодня летали на Будапешт и еще куда-то. Всего полк сделал 11 боевых вылетов.
24 сентября.
То, зачем меня оставляли, было, в Олсуфьеве, сбывается сейчас. Полетим, быть может, в Иран, может даже в Америку. Подготовка ведется деятельная. Я в экипаже капитана Андреева, командира нашей эскадрильи.
На боевые задания экипажи начали было летать каждую ночь, но вот уже вторые сутки нет бензина. Очень жаль. «Бомберы» летают на американском Б-100.
Дивизию перевели (по линии обеспечения) на положение легкой авиации. 10 процентов зарплаты сникнули. Раз! Меньше будут платить и сержантам на офицерских должностях – два! А я-то было уже привык каждый месяц посылать маме по 400-500 рублей.
Но что-то интересное впереди все-таки намечается. Получил сегодня, как «американец», новые сапоги.
«Бомберы» стоят зачехленные.
27 сентября.
Вот и началась настоящая осень. Весь день сегодня идет дождь. Очень сыро.
Привезли сегодня бензин. Опять, глядишь, наши бомбардировщики летать будут, как установится погода. Наводить порядок в Европе.
А вчера опять слух. Якобы дивизию нашу, 45-ю АДД, командируют к маршалу Тито. Интересно погостить в Югославии!
Летим («в Америку») черт знает когда. Как все сборы в 45-й АД длятся месяцами, так и на этот раз. Уже и слухов не стало. А слетать надо бы! Да и на «Либерейторах» пора бы поработать (у нас их уже зовут на свой манер – «ефрейторами»), хотя я очень люблю мужественные, надежные и спокойные «Бомберы».
Очень люблю я свою специальность. Особенно люблю возню с автопилотами, умными и интересными агрегатами. Все их узлы на «Бомберах» компактно расположены за приборной доской пилотов с доступом из штурманской кабины. Когда откинешь бронеплиту, защищающую спереди кабину пилотов и приборную доску, получается прекрасный рабочий стол. Вот и работай с любым прибором с тыльной стороны!
Об автопилотах я слыхал еще с детства, но мечта о них казалась недосягаемой.
Если получим «ефрейторы», то будет интересное разнообразие. Четвертый вид матчасти за год! Могучие благородные штурмовики; огромные Пе-8, культурные Б-25 и неизвестные пока «Либерейторы».
Денег за сентябрь получил я меньше. Оклад основной стал 560 рублей плюс 202 рубля полевых минус 150 рублей за заем (10 процентов от прежней оплаты). Что же я буду посылать теперь маме? Может воздержаться пока от Америки?
6 октября. 21 час.
Один «Бомбер» уже взлетел. Три других летят через полтора часа. Эскадрилья уходит на боевое задание.
Команду на боевой вылет давали уже вечеров пять подряд, но каждый раз давали отбой. Около полуночи оружейники и стрелки снимали бомбы, мотористы зачехляли моторы и летно-технические экипажи отправлялись спать.
Американская версия глохнет. Неужели все кончится лишь новыми сапогами и брюками?
А здесь мне отравляют жизнь барографы. Их приказано устанавливать на самолеты при каждом боевом вылете к большому неудовольствию командиров экипажей. Барографы контролируют высоту полета на всем протяжении маршрута, в том числе и над целью. Командиры зовут их шпионами. Сегодня опять установил три таких шпиона. Возни с ними много.
7 октября.
Вчера вылет был удачным и барографы вели себя хорошо. Сегодня тоже была команда «Боевой!», но дали отбой, так как небо затянуло густым тяжелым слоем туч, из которых мелко моросил чужой белорусский дождь. Хотя у нас на Урале он сейчас хлещет, наверное, день и ночь.
От родных, таких уютных, домашних Уральских гор с их могучими лесами никак не могу отвыкнуть. Так бы и побродил по крутым их склонам!
12 октября.
Каждый день экипажи собираются на задание. Подвешивают в утробы «Бомберов» бомбы, обычно «двухсотпятидесятник» -реже 500 и по 100 килограммов, и ждут несколько часов зеленой ракеты. А потом дают отбой. Погода, говорят, над целью плохая.
21 октября.
Наступила осень. Вернее, просто тихая пасмурная погода. Температура ниже 12 градусов тепла не падает. «Бомберы» собираются на задание каждый день, но не летают. Дают отбой из-за непогоды над целью.
11 ноября.
Получил сегодня звание старшины и револьвер Нагана № 16578, мечту моего детства, теперь, конечно, несколько потускневшую: ТТ у меня уже есть.
Старшинские погоны с лычками в форме буквы «Т» называют посадочной площадкой для офицерских звездочек.
21 ноября.
Вчера у меня было буйно-радостное настроение. Дни, похожие один на другой, кончились. Начались занятия по изучению «Либерейторов». Будут каждый день по два часа. Очень интересно. Эту новость все восприняли, похоже, как и я. Но занимаются пока только офицеры. Инженеры, подполковники и я с ними. Слухи о полете за «Либерейторами» сразу воскресли.
3 декабря.
Наседают с оформлением бумаг на присвоение офицерского звания. Как быть? Стать офицером – навсегда потерять свободу. Всю жизнь «Равняйсь!», «Смирно!». Если увильнуть от звания, служить мне остается всего-то два года. А там в университет!
С другой стороны, за два года звездочек мне не избежать. Может, согласиться? А там положиться на волю случая. Да и денег смогу маме посылать побольше. А после войны попытаться уйти из армии. Но сержанту уйти легче… Мысли разбегаются…
9 декабря.
Вот мне и девятнадцать. Из них два года я на военной службе, год – на войне.
27 декабря. 22 часа 59 минут.
После двухмесячного перерыва 20 декабря «Бомберы» пошли на боевое задание. Все вернулись было домой. Но при посадке второй по счету взорвался на собственной «пятисотке», зависшей в бомболюке. Сбросить ее аварийно не удалось ни над основной целью, ни на запасную. При посадке, едва машина ткнулась колесами в бетонку, бомба сорвалась с держателей. Аэродром потряс чудовищный взрыв. Пилотов и штурмана разнесло в брызги, а трупы радиста и бортстрелков разбросало по бетонке. И эти тела с кроваво-красными лицами так потрясли меня, что ужасная картина до сих пор не ушла из глаз. Особенно страшно было в две – три первые ночи. Едва только в нашей землянке тушили свет, эти трупы сразу оказывались лежащими рядом. С открытыми глазами, с багровыми лицами. Они до самого утра неотвязно лежали, вытянувшись, на полу, в комбинезонах, перетянутых лямками парашютов.
Парней я не знал – машина была из 890-го полка, по это не ослабило потрясения.
30 декабря.
1945 год ближе, чем на носу. Свалится он на меня, конечно, здесь, в Балбасово. Как? – не знаю. 1944-й я встретил в излучине реки Меты под Новгородом. Стащил с плеча трехлинейку и дал в честь Нового года салют – трижды бабахнул в сторону немцев.
31 декабря. 22 часа.
До Нового года 2 часа. Я буднично сижу в светлой землянке, топлю трофейную буржуйку. Завтра заступаю в наряд. Такая вот унылая обстановка. Даже салют дать нечем: моего преданного друга, револьвер № 16578, отобрали на день праздника. С другим оружием рисоваться нельзя.
Тоскливо одному. Перед глазами лишь часы и Короленко. Другие выпили себе и им весело. А мой талон на законные 200 граммов так и лежит в кармане.
23 часа 59 минут. По аэродрому загремела стрельба. Взлетают ракеты. У часовых-то оружие есть! Салют!
Здравствуй, 1945 год! Что-то ты сулишь мне?
1945 год
5 января.
С одного из трех боевых вылетов с 20 по 22 декабря не вернулся с задания «Бомбер» № 4 из нашей эскадрильи. Не вернулся любимый всеми Алексей Петрович – лейтенант Жирков. Не вернулся популярный сержант Клещев, бортрадист. Штурманом на «четверке» был лейтенант Флоря, мой сверстник, скромнейший человек из самых скромных. Второй штурман был совсем молодой парнишка, младший лейтенант – я даже фамилию его не успел узнать. Вторым пилотом был ст. лейтенант Иванов, а бортстрелки Макаров и Лисов.
О четырех ранее погибших экипажах сдержанно молчали. После гибели «четверки» на КП полка написали лозунг: «Отомстим за Алексея Петровича!». В казарме эскадрильи повесили полотно: «Отомстим проклятым немцам за невернувшийся экипаж А П. Жиркова!».
О международном положении, о событиях на фронтах здесь я не пишу, так как думаю, что много десятков лет после этой ужасной войны все печатные издания будут забиты повествованиями различных жанров о ней.
Думаю, что до лета войны еще хватит.
12 января.
В 8:30 в эскадрильях утреннее построение. Традиционное в авиации построение, на котором объявляют распорядок дня: занятия, работы, реже – полеты, чаще – ничего. С построения в авиации начинается рабочий день. Экипажи, которые ночью ходили на боевые задание, на построение, разумеется, не ходят. Кто с наряда – тоже.
Часов с десяти начинаются занятия. Для меня часа по два -четыре с прибористами всех трех эскадрилий, которые я и провожу. Но чаще – ничего не начинается. Все расходятся до обеда к своим самолетам, по своим землянкам-каптеркам. Я копаюсь в снятых с самолетов приборах с неисправностями, в кислородных баллонах (они всегда травят), а в эти дни занимаюсь с моим новым механиком Серегой Григорьевым, переведенным ко мне из мотористов.
После обеда – то же самое.
Когда есть боевые вылеты, все идет куда интереснее. Поразойдутся люди, посмотрев на пасмурное небо, по окрестным деревням (кто к девчонкам, кто тяпнуть самогону, кто за тем и за другим), но каким-то шестым чувством узнают о «боевом» и непостижимо быстро будут на аэродроме. Тут уже никого подгонять не надо: каждый четко делает свое дело. Заправляют бензин, масло, воздух, ставят аккумуляторы, опробуют моторы, пулеметы, подвешивают бомбы. В немыслимой суете, в грохоте, в матерщине есть хорошо отработанный порядок.
Жаль, боевых вылетов мало. За полгода полк сделал их всего около тридцати. Дальняя авиация ссылается на погоду. Так, наверное, и есть: бомбить из-за туч – лучше не бомбить, а при сильном дожде или низкой облачности – на своем аэродроме не сядешь.
В 10:30 вечера, по уставу, вечерняя проверка, если нет боевого вылета.
Так каждый божий день.
Оклад мой офицерский вернули. Даже разницу выплатят.
31 января.
В феврале обещают перебазировку. Уже недели полторы стоят морозы. До минус 20. За ползимы полк сделал три боевых вылета. Сейчас уже недели две каждый день экипажи подвешивают бомбы, ждут на морозе боевого вылета, и каждый раз бомбы снимают.
Куда полк будет перелетать, точно неизвестно. Будто бы, под Варшаву.
Все замело снегом. Всюду сугробы. Самолеты стоят за огромными кучами расчищенного снега. У аэродрома какой-то «позиционный» вид со скопищем образцов русской и союзной техники, начиная от У-2 и кончая Пе-8, от «Аэрокобр» до «Летающей крепости».
2 февраля.
Улетаем из Балбасово, говорят, скоро. Дело за погодой. Что-то ждет впереди?
10 февраля.
События нагрянули неожиданно и в самых невероятных формах. Слухи о передаче в наш полк пятнадцати машин 890-го полка, ходившие еще в Олсуфьево, оправдались сейчас. Только «Бомберов» шесть. Два из них – «двойку» и 15-ю – приняли вчера в нашу эскадрилью. Полк наш, пополненный ими, выходит из состава 45-й АД и спешно летит в Барановичи.
В полк вернулся А. П. Жирков, бурно встреченный личным составом. Судьба остальных членов экипажа, кроме погибших штурманов, неизвестна.
11 февраля.
Отлет в Барановичи откладывается из-за погоды. Немецкие войска, зимой 1945 года, держат (пытаются, вернее, держать) фронт в каких-то 70 – 80 км от Берлина.
Русские полки всех родов оружия (только не АДД, конечно) могучей лавиной, почти во всю длину границы, вошли в Германию, окружили Кенигсберг, форсировали в верхнем течении Одер.
16 февраля.
Полковое имущество отправлено вперед, на Запад, даже бомбы из-под самолетов увезены. Авиация с утра до вечера занимается расчисткой снега, которого все прибывает и прибывает. Вся дивизия, весь гарнизон чистят взлетно-посадочную полосу, рулежные дорожки, стоянки самолетов.
Вылет наш откладывается из-за погоды и наличия в Барановичах частей фронтовой авиации, которые вот-вот должны улететь дальше на Запад.
Я пру в начальство. Попал в комсомольское бюро эскадрильи, в члены полкового товарищеского суда чести младших командиров, где избран зам. председателя суда. Предлагают вступать в партию. Я много думаю об этом. Пока ничего еще не решил.
Из дома пишут, что живут очень плохо. Но теперь я снова могу помогать им, потому что мне вернули офицерский оклад – мою честную тысячу. А сегодня выплатят еще и 4000 руб. компенсации за то, что временно срезали. Ничего себе сумма! Иметь бы такую лет пять назад! Хочу приобрести на нее хромовые сапоги.
Вообще, дни тянутся скучно. Стыдно чувствовать себя бесполезным. А как гордо поднимаешься, когда есть боевые вылеты! На аэродроме в такое время царит серьезная торжественность, все деловито, слажено, заняты общим помыслом. А какая великолепная картина в стороне от старта, где в темноте волнуется, переливается море ярких цветных огней! Время от времени очередные три огонька – красный, зеленый и белый – отделяются от общей массы, и невидимый самолет, заполняя ночную тьму надрывным ревом моторов, разбегается, поднимается в воздух и исчезает в черной мгле, неся свой страшный груз на головы врагов.
18 февраля.
Сегодня исполнился ровно год, как я окончил 2-ю Московскую авиашколу. Как быстро он пролетел! И как много было неожиданностей! Даже получив в штабе АДД назначение в 45-ю Гомельскую АД, я был уверен, что работать придется на Ил-4. О других дальних бомбардировщиках никто из нас, десяти выпускников, не знал. Но и двухмоторные Ил-4 нас пугали. В подмосковном местечке, загадочном своей ночной неизвестностью, мы впервые услышали о Пе-8.
Потом в мою биографию вошли угрюмые и неприветливые на вид Б-25. А как полюбил я их технику! Даже горжусь своими техническими знаниями и навыками. И даже радуюсь, когда что-то отказывает. Приятно восстановить прибор или автопилот своими руками!
22 февраля.
Уже дней пять, как с утра на самолеты вешают бомбы, готовятся к боевому вылету и, как всегда, часов в 12, в час, в два ночи дают отбой. И в праздник завтра, 23 февраля, наверное, будет то же самое.
20 марта.
Небо Белоруссии. Борт самолета № 11. Вниз и вдаль уплывает Балбасово. 13 час. 30 мин. Высота 450 метров.
Кругом, насколько хватает глаз (а хватает он с высоты далеко) пегий ландшафт: белый снег и резкие серые пятна лесов.
Прощай, Балбасово! Вряд ли, конечно, побываю когда-либо еще в нем.
Приборов почти не вижу, так как нахожусь в кабине радиста. Высоту полета определяю по высотописцу (барографу), который специально поставил. Барограмму полета оставляю на память.
Из-под двухкилевого хвоста «Бомбера» уносятся взад мили, а вид на просторы Белоруссии прежний.
Когда смотришь на землю, кажется, что самолет еле-еле ползет. Если посмотреть на его именно распластанные (иначе не скажешь) крылья, то кажется, что самолет просто чудесно подвешен.
Летим минут 30-40. Начинает сильно болтать.
Справа Минск – огромное скопище руин и мертвых развалин.
Снега здесь значительно меньше, чем в Балбасово.
15 час. 40 мин. Сейчас будем садиться. Через пять минут Барановичи.
3 мая.
Барановичи. Не очень много, но все же салютов в Москве я посмотрел. И за взятие не очень больших городов, и за Харьков, и за Киев. И разных других. Но таких, как вчера, 2 мая, я еще не видел. Правда, я был вчера не в Москве, а на улицах города Барановичи. Бродил там, пользуясь прекрасным майским вечером и, наверное, концом войны для Дальней бомбардировочной авиации.
Приказа И. В. Сталина я не слышал, а только, подходя к центральной площади города около Марынской улицы, где горланил радиорепродуктор, услышал, что много людей бурно аплодируют и кричат «Ура!».
«Берлин!», – подумал я. И тут-то затрещали выстрелы из пистолетов. Пример подали какие-то наш брат авиаторы.
Через минуту загремел весь город. Звездочки трассирующих пуль полетели в Белорусское небо. Стреляли солдаты, стреляли гражданские (благо оружия у них, дай Боже!). Стреляли из пистолетов, из наганов, из карабинов, из винтовок, палили из автоматов. Стреляли на площадях, на улицах, во дворах. На улицы высыпал весь народ из домов, из кино, из театра.
Потом салют перекинулся в гарнизон на окраине города, на аэродром. Там затрещали крупнокалиберные пулеметы, загремели зенитки, полетели вверх разноцветные ракеты. В небе стали рваться снаряды, змейками полезли вверх трассы очередей, город осветился цветистыми букетами ракет.
А сколько восторга кругом! Сколько радости!
Дорого нам обошелся путь к Берлину. 25 апреля, только неделю назад, когда полк уходил на бомбежку стратегических объектов в Берлине, на взлете взорвалась на собственных бомбах машина лейтенанта Стратьева из 3-й эскадрильи. Экипаж погиб. Погиб мой сверстник и земляк-уралец штурман лейтенант Архипов.
Это был уже седьмой экипаж из тридцати, начавших боевой путь полка в июле прошлого года.
9 мая
7 часов.
На четвертом году ее кровавого разгула война кончилась! Лечу по этому случаю на парад в Москву в 10 часов.
10 часов. Небо Белоруссии. Борт самолета № 18. Делаем последний круг над Барановичами. Ложимся на курс 64 градуса. Скорость 170 миль (315 километров в час).
Слушаю через радиокомпас прекрасную музыку. Ставлю переключатель СПУ (самолетное переговорное устройство) то на «комп», то на «комманд» и т. д.
13 мая.
Барановичи. В радостном возбуждении победы команду на вылет 9 мая поняли неправильно. Летели мы не на парад, а на Салют Победы. Это был первый за всю войну салют, в котором вместе с артиллерией участвовала авиация. Над ярко освещенным Садовым кольцом в затемненной Москве ходили самолеты и одновременно с залпами артиллерии с земли палили в небо из ракетниц. 10 мая газеты восторженно писали, что картина была потрясающей, что «тысячи самолетов реяли над столицей».
Самолетов было сорок: двадцать пять боевых машин – из нашего, 362-го, и 890-го тяжелых бомбардировочных авиаполков и пятнадцать транспортных самолетов «Дуглас» Си-47 из 73-й ВАД (вспомогательной авиадивизии).
