Есть ветераны, о которых даже фронтовики-окопники говорят с уважением. Это люди, прошедшие через огонь войны не только в фигуральном, но и в буквальном смысле. В конце сороковых, когда половина городских мужиков еще донашивала фронтовые гимнастерки, вслед ему поворачивались на улице, шепча: «Ну, этот наверно танкистом или летчиком был. Видишь, лицо-то всё обожженное…»
* * *
В армию Вениамина Слепова, уроженца деревни Курган из Ромодановского района Мордовии, призвали в ноябре 1939 года. В Бессарабии, в полковой школе 241-го стрелкового полка курсантов готовили к отправке на «финскую» войну, которая шла уже третий месяц. Два дня в неделю проводили на полигоне, стреляя из станкового пулемета, получили «полярное» обмундирование – теплые ватные бушлаты, валенки и меховые рукавицы.
Повоевать не пришлось. Однажды утром разбудили: «Идите, сдавайте на склад зимнее, получайте обратно шинели, буденновки и ботинки с обмотками. После расформирования полковой школы солдат направили на охрану Рыбницкого укрепрайона. Около месяца Слепов простоял с винтовкой, охраняя большой бетонный ДОТ, после чего был направлен на курсы связистов в город Котовск. Еще месяц таскал на себе тяжеленную катушку с телефонным проводом, но и связистом не стал – перевели в автотранспортную роту и назначили командиром отделения, хотя до этого Венка за руль ни разу не садился. Впрочем, другие солдаты отделения тоже о вождении имели самые смутное представление.
Не стал Слепов пулеметчиком и связистом, не судьба была и шофером послужить: через полгода присвоили ему звание «замполитрука» (на петлицах, как у старшины, по четыре треугольника, на рукаве вышитая шелком красная звезда политработника) и поручили вести ротные политзанятия, разъясняя личному составу международную обстановку и задачи партии. До армии-то Венка десять классов закончил, даже учителем успел поработать в сельской школе.
* * *
В марте 1941 года перед очередным политзанятием к Слепову подошел начальник политотдела батальона.
– Историю партии пока в сторону отложите. Изучайте экономическую и политическую географию сопредельных территорий Польши и Румынии. Война с Германией неизбежна: не в мае, так в июне начнется, а большинство бойцов даже не представляет, что за границей находится. Если что неясно будет, приходите ко мне, объясню.
В мае часть должны были вывести в летние лагеря, но вместо этого провели учения по погрузке танков на железнодорожные платформы. 20 июня замполитрука Слепов получил свое первое оружие – револьвер системы «Наган». Рядовые получили противогазы, подсумки с боевыми патронами и смертные медальоны.
С 21 на 22 июня Слепова назначили начальником караула по охране танкового парка. Ночь прошла спокойно, а на рассвете, часов в пять, прибежал разводящий.
– Там экипажи к танкам бегут, говорят – война началась. Пускать их или нет?
– Пускай, конечно!
* * *
32-й танковый полк вел тяжелые бои у границы, а тылы его, выполняя приказ, отходили к Ростову. В пути то и дело приходилось останавливаться и разбегаться, когда на машины начинали пикировать немецкие самолеты, а падающие бомбы выли сиренами. Этот вой, сверлом вгрызающийся в череп, был страшнее взрывов и пулеметных очередей. Во время одного из таких налетов уткнувшийся лицом в землю Венка вдруг осознал, что до конца войны он точно не доживет. Но больше смерти его пугала возможность попасть в плен. Лучше застрелиться, чем терпеть такой позор и мучения.
* * *
В октябре 42-го Слепову присвоили звание младшего лейтенанта и назначили заместителем командира роты по политчасти. Работа осталась прежней – проводить комсомольские собрания, разъяснять линию партии, призывать к самоотверженной борьбе. Казалось бы, живи и радуйся: на передовую не посылают, пули над головой не свистят.
Другие, может, и согласились бы так «провоевать» до самой Победы, но Венку грызла совесть. Он, комсомолец, принимая присягу клялся защищать Родину «мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни», а тут… Конечно, должен кто-то и политработой заниматься, но как можно требовать от других героизма, если сам ни разу не был в бою? А какое может быть у бойцов уважение к замполиту, если тот не убил ни одного фашиста?
Когда Слепова перевели в 92-ю танковую бригаду, он решил начать свою фронтовую жизнь заново и попросил начальника политотдела направить его в первый же бой. Добровольно.
Случай представился через два дня.
* * *
Бригада воевала на американских танках М3 (сами американцы называли этот танк «Генерал Стюарт»). Ничего был танк, легкий, быстроходный (за счет авиационного двигателя), только вот маневренность не очень.
24 марта 1943 года бригада получила приказ наступать на Новороссийск. В экипаже одной машины как раз не хватало стрелка, вот его место Слепов и занял. Переодеваться было некогда (да и не во что), забрался в танк как был – в шинели и шапке.
Ехали больше часа, потом начался бой. В прицел Венка увидел бегущую немецкую пехоту и нажал на спуск пулемета. Время от времени, через рев двигателя пробивались выстрелы танковой пушки. Может и попали куда, разве на полной скорости разберешь.
В памяти от того боя остались лишь отдельные фрагменты. Вот загорелся танк, идущий впереди слева. Высокооктановый авиационный бензин воспламенился в одно мгновение, пламя охватило машину от гусениц до люков, превратив в большой желто-красный факел. Увидев это, Венка ужаснулся: хорошо, если танкистов сразу убило, а то ведь живыми сгорят. Выбраться-то все равно не успеют…
* * *
Когда он очнулся, лицо лизали языки огня. Венка инстинктивно прикрыл его ладонями, думая только о том, чтобы не лопнули глаза. Когда в танк попал немецкий снаряд, он моментально потерял сознание, начисто позабыв о том, что был бой, и он сидит в танке. Через секунду вспомнил и понял, что надо из огня выбираться. На ощупь, не открывая глаз, нашел верхний люк, вывалился наружу и отошел, шатаясь, на несколько шагов.
Все, что было дальше, напоминало тяжелый сон, который никогда не кончится. С обожженных кистей рук свисали большие лоскуты обгоревшей кожи, но боли Венка не чувствовал. Подняв руки вверх, чтобы их хоть немного остудило ветерком, он пошел в тыл. То и дело слыша рядом с головой какой-то свист, он не сразу догадался, что это пули, но и поняв это, не стал от них прятаться. В душе не осталось никаких чувств, даже страха за жизнь. Только сознание того, что нужно куда-то идти…
Когда Слепов очнулся во второй раз, то понял, что сидит на броне танка. Сквозь мутную пелену в памяти всплыл медсанбат, где его даже не успели перевязать, и этот танк, вышедший из боя с обрубленной наполовину пушкой. Точно, тогда его подсадили на броню и танк, в котором тоже, наверное, были раненные, помчался в ближайшую деревню, в полевой госпиталь.
После перевязки, когда забинтовали кисти рук, обгоревшие с внешней стороны до костей, а голову намазали резко пахнущей мазью, Венка попросил у медсестры зеркало. Посмотрев в него, он с ужасом увидел незнакомое лицо страшного красно-синего цвета, безволосую голову и изуродованные уши…
* * *
Постепенно пришла боль. Во время первых перевязок Слепов почти терял сознание, когда медсестра отдирала присохшие к рукам бинты вместе с остатками сгоревшей кожи. Запекшаяся корка на лице превратилась в сплошную черную маску. Обожженные губы слиплись, во время обеда их раздвигали ложечкой и вливали в рот жиденькую, как кисель, манную кашу.
Госпиталь в Кисловодске, потом в Баку. Почти пять месяцев боли и беспомощности. Каково это – в 23 года, когда забинтованными култышками бесчувственных рук ты не можешь взять в руки ложку, не можешь помыться и самостоятельно сходить в туалет, даже почесаться и то не можешь…
Чтобы как-то спастись от скуки, Венка приноровился читать без посторонней помощи. Страницы перелистывал длинной палочкой с гвоздиком, которую держал в зубах. Когда в августе впервые смог самостоятельно застегнуть пуговицу на пижаме, на радостях послал соседа по палате за бутылкой водки, с которым ее выпил.
Когда пришло время снимать с лица корку из запекшейся крови, оказалось, что она намертво приросла к отросшей бороде. Пришлось оттягивать маску пинцетом и подрезать щетину. Взглянув после этой процедуры в зеркало, Венка с сожалением увидел все то же страшное лицо, только теперь обтянутое тонкой красной кожей.
Еще десять лет Слепов не мог что-либо крепко держать в руках, но тогда, при выписке из госпиталя, его почему-то признали хоть и ограниченно, но все же годным в военной службе. Дали отпуск домой на десять суток, по окончании которого приказали явиться в запасной полк.
* * *
Как вспоминает супруга Вениамина Алексеевича Слепова – Мария Петровна, поначалу она никак не могла понять, что это за человек вошел к ней в дом. Синяя милицейская форма (такую с госпитального склада выдали), под мышкой узелок. Лицо бугристое, красное и почему-то блестящее. На левой щеке сквозь кожу проглядывает большая багровая звезда. Ни бровей, ни ресниц, между пальцами какие-то перепонки. Уши как будто обкусанные, кровоточат.
Поначалу даже испугалась, а потом серые щелочки глаз увидела… Так это же Венка Слепов, одноклассник!
* * *
Прибыв в 55-й запасной офицерский полк, Слепов сразу же попросился на фронт, но услышал, что к строевой службе он не годен, а политработники и особисты пока не требуются. Не приняли и на курсы переподготовки «Выстрел». Так и мотался из одной части в другую, пока в апреле 1944 года его не демобилизовали из армии окончательно.
* * *
Вениамин Алексеевич Слепов не смог, как другие, закончить войну в Берлине и расписаться на рейхстаге. Единственная боевая награда, к которой его представили – медаль «За оборону Кавказа». Убил ли он хоть одного немца в той единственной своей атаке? Этого ни он, ни мы никогда не узнаем. Да дело и не в этом. Главное – он сделал шаг вперед, когда мог бы его и не делать: он пошел в бой, хотя мог бы спокойно отсидеться в тылу. За этот шаг ему пришлось расплачиваться еще долгие годы, но Вениамин Алексеевич об этом не жалеет. Его совесть чиста.
