Закончил работу над данной статьей. Снова перечитал ее. Материал получился трудный. И это несмотря на то, что рассказал далеко не обо всем, что знал и с чем приходилось сталкиваться. О многом умолчал намеренно, решив, что достаточно будет и того, о чем сказано. Иначе совсем тоскливо может стать.
Потом сидел и думал: «А нужно ли вообще было об этом рассказывать?» Так ничего и не решил. С одной стороны, зря написал, не следовало об этом говорить. А с другой – что, продолжать молчать? Неужели тот, кто побывал на войне, не встречался с этим? Или все там было тихо, хорошо и гладко? Нет? Так чего молчать? Для того, чтобы воевать, нужна смелость. А для того, чтобы говорить правду, разве она не нужна?
Любая война имеет свою изнанку, свою обратную сторону, где нет ни мужества, ни отваги, ни высоких чувств… Она, эта изнанка, насквозь пронизана ложью, подлостью, предательством и алчностью. И всем, кто побывал на войне, с этим в той или иной мере сталкиваться приходилось. И неоднократно.
Но я не уверен, что поступил правильно, рассказав все, что посчитал возможным. Потому и выношу этот вопрос на суд читателей. Их право решать…
ДОРОГА НА ВОЙНУ
На войну все попадали по-разному. В данном случае речь идет о второй чеченской, которая мне хорошо знакома. Кто-то оказался там добровольно, а кто-то и не совсем. Военнослужащие-контрактники, например, в большинстве своем по собственной воле, а вот офицеры – не всегда.
Вспоминается свой пример. Добровольцем на войну в Чечню я не был, но перспектива попасть туда не сильно-то и пугала. Здесь следовал старой армейской истине, хорошо всем известной: «На войну не просись, а пошлют – не отказывайся».
Меня вызвал к себе в кабинет командир части и сразу объявил, что имеется разнарядка для отправки нескольких офицеров служить в Чечню и я являюсь одним из кандидатов. А потом поинтересовался: «Готов или не готов туда ехать?» Пришлось уточнить насчет альтернативы, но это только для порядка. Сам уже прекрасно понимал, что коль попал по этому вопросу к командиру в кабинет, то никаких альтернатив у меня уже нет. Так оно и оказалось. Передо мной положили чистый лист бумаги и выдвинули условие: если я даю согласие ехать в Чечню, то пишу рапорт о том, что делаю это добровольно и по собственному желанию. А если отказываюсь ехать, то тоже пишу рапорт, но в этом случае на увольнение из рядов Вооруженных Сил по несоблюдению условий контракта. Хорошенькое дело! Я резонно заметил, что если вернусь оттуда в инвалидной коляске и начну искать правду, то мне покажут мой же рапорт, где я своей рукой написал, что еду в Чечню добровольно, и пошлют куда подальше.
Рапорт написать мне все же пришлось, правда, удалось найти компромисс. Там я указал, что не возражаю в отношении моего перевода в Чечню для дальнейшего прохождения службы. Некоторые же из кандидатов предпочли уволиться из армии. Бог им судья. Разные у людей были причины решать по-своему этот вопрос. Но это касается офицеров. Были и такие, кто поехал туда добровольно.
Контрактники ехали в Чечню все добровольно. Мне ни разу не приходилось встречать контрактников, отправленных туда насильно, помимо их воли. Но и в этом случае мотивы у людей были самые разные.
Кто-то поехал туда в поисках романтики. На мой взгляд, таких там было большинство. Было много и других причин: не складывалась жизнь, не решались проблемы в семье, приходилось уезжать от иных забот и неприятностей. Но были и те, кто отправился в Чечню именно за заработком. Таких тоже имелось немало. И удивляться здесь нечему, понять этих людей можно.
Кому приходилось много ездить по стране, наверняка могли обратить внимание на то, что Москва и Подмосковье – это одно, а остальная Россия, как ни странно, – совсем другое. Хотя многие москвичи и люди, проживающие в Подмосковье, считают, что везде в стране так же хорошо, как у них. Что Россия вся такая. Им с экранов телевизоров без конца об этом твердят политики разных мастей и всякие иные граждане: экономисты, финансисты, политологи.
Увы, это не так. Та Россия, которая в Сибири, на Урале и, например, в Поволжье, – она совсем другая, не похожая на подмосковную.
Наша часть формировалась и комплектовалась Уральским военным округом, потому большинство ребят-контрактников приходило к нам с Урала. Городских было не так много, в основном парни деревенские. Многие из них и не скрывали, что в Чечню приехали за заработком. Рассказывали, что на Урале колхозные хозяйства полностью развалены и находятся в запущенном состоянии. Те, кто еще пытался работать в колхозах, получали в месяц от 400 до 700 рублей. Деревни гибли, выжить в них можно было только благодаря своему домашнему хозяйству. Кругом сплошная нищета, безысходность и пьянство. Такая вот, к сожалению, вырисовывалась печальная картина.
Я и сам в Чечню прибыл с Урала, знал, что их рассказы недалеки от истины. И при этом все мы видели, сколько средств вкладывалось в развитие сельского хозяйства Чечни. Сколько сюда было поставлено новой техники: белорусских тракторов и комбайнов, которые сразу растаскивали по частным дворам и угоняли в горы. Один такой новый трактор «Беларусь» нам пришлось расстрелять и сжечь, когда он тащил в горы прицеп, груженный продовольствием и обмундированием, предназначавшимися банде боевиков. А сам прицеп со всем грузом достался нам в качестве трофея. Его мы зацепили за БТР и притащили к себе на базу.
Все это выглядело так, что складывалось впечатление: чеченские колхозы и совхозы России нужны, а вот сибирские и уральские – нет.
Так что разные у всех были пути на войну. Причины и мотивы ехать туда – тоже разные.
О ФИНАНСИСТАХ И ДЕНЬГАХ
Сколько помню, финансистов в войсках называли всегда «финиками», так их называют и по сей день. Финансисты в части – лица очень авторитетные и цену себе знающие. Бывало, стоишь в очереди у окошка в кассу за получкой и испытываешь какое-то непонятное чувство вины перед начфином, словно он тебе свои личные деньги отдает. А потом держишь полученные купюры в руках и испытываешь чувство признательности в отношении того же начфина. А уж если он «снизошел» и выдал тебе вовремя отпускные или командировочные, сразу проникаешься к нему чуть ли не глубокой любовью и нежностью. Даже трудно сказать, чего здесь больше: шутки или правды. Но и они, «финики», были все разные. Приходилось встречать среди них весьма толковых, порядочных и смелых ребят. Ну и, естественно, наоборот…
В Чечне был у нас один старший лейтенант-финансист. Дельный парень. Постоянно выезжал с нами на боевые, хотя мог этого и не делать. А там действовал очень умело и решительно. Но как-то раз мы двигались колонной из трех бэтээров и попали в засаду. Этот «финик» был в составе десанта на броне головной машины. Бронированные крышки моторно-трансмиссионного отделения были установлены в вертикальное положение и использовались как дополнительная защита десанта. Начался обстрел.
Граната РПГ попала в вертикально стоящую крышку МТО, а за ней находился наш финансист. Ударом взрывной волны его сшибло с брони. С бэтээра он упал на бетон, сильно ударившись спиной и головой. Получил при этом очень тяжелые травмы, хорошо хоть живой остался.
Имелся у нас и другой «феномен», тоже из «фиников». Этого застать в трезвом состоянии было практически невозможно, только степень опьянения у него всегда была разной. Потому и разговаривать с ним было трудно и не очень приятно. Да и особой честностью он при этом не отличался.
Как-то во владикавказской гостинице за оказанные ему услуги он заплатил местной проститутке семьдесят тысяч рублей. Причем произошло это при свидетелях, наших же ребятах. А сам он при этом находился, как обычно, в «коматозном» состоянии. Был основательно пьян.
И что же она смогла ему сделать такое, если рассчитался он с ней такой крупной суммой? Бедная дама чуть рассудка не лишилась от счастья. В тех местах подобных тарифов и близко не было.
Заработки в Чечне в ту пору были относительно неплохими. Но никому и в голову не приходило так транжирить деньги. Все это потому, что у нас они были заработанные. А у него скорее всего ворованные, и набит он ими был под завязку. Так и чего ему их жалеть, эти деньги, завтра они опять появятся без особых проблем и забот. А «финик» этот так потом и уехал по-свински: втихаря, ни с кем толком не простившись.
Военнослужащим в Чечне полагалось много различных выплат, потому разобраться в вопросе, кому, сколько и чего положено получать, было трудно. Этим успешно пользовались недобросовестные финансисты. В их арсенале имелось достаточно вариантов для недоплаты и обсчета военнослужащих. Остап Бендер по этому поводу говорил, что у него в запасе имеется четыреста достаточно честных способа отъема денег.
И получается, что стоит контрактник, приехавший на войну из уральской деревни, держит в руках тридцать–сорок тысяч рублей расчетных денег, по окончании контракта полученных, и счастлив предельно. Мечтает и рассуждает вслух, как он эти деньги потратит. Дом в деревне приобретет: за семь–девять тысяч рублей очень хороший можно подыскать. Потом старый трактор в развалившемся колхозе выкупит со всем навесным оборудованием, на часть денег восстановит его и отремонтирует. После этого хозяйством обзаведется: корову купит, свинок пару штук, курочек. На все этих денег должно было хватить. Много ли для счастья человеку надо? Только невдомек ему, что денег он получил значительно меньше, чем должен был получить. Не знает, что это «финик» полковой так ему «удружил»…
Но заработать и получить деньги – это только одна сторона вопроса. Теперь стоит другая задача: как их домой в целости и сохранности довезти. А это тоже очень даже не просто.
ТРУДНАЯ ДОРОГА ДОМОЙ
Находились «горячие головы», которые, получив расчет, не дожидались отправки всей партии увольняемых. Очень хотелось домой, потому и совершали опрометчивые поступки, заканчивавшиеся неприятностями, а еще хуже – трагедией.
Нанимали таксистов из числа местных чеченцев, которые должны были доставить их или в аэропорт Магас, или на железнодорожные вокзалы в города Владикавказ либо Беслан. Наша часть стояла на западе Чечни, поэтому эти маршруты казались наиболее короткими и простыми. И хорошо, если ума хватало уезжать группами по три-четыре человека. А ведь были и те, кто пытался убыть и в одиночном порядке. Совсем рисковые ребята.
Все-таки основной массе этих авантюристов удавалось таким образом добраться домой: с деньгами или без них – разговор уже другой. Но некоторые домой так и не доезжали, терялись по дороге. Пропадали. А потом, много месяцев спустя, в часть начинали приходить запросы из военкоматов, откуда они призывались. Родственники, обеспокоившись их долгим отсутствием, начинали розыски. А что им можно было ответить?
Где посоветовать искать? Может быть, загулял контрактник где-то по дороге? Но сколько же можно гулять?
По подобным случаям специальной статистики не велось, во всяком случае, мне о ней ничего не известно. Но вот в горах, в лесу, в придорожных канавах и других глухих местах трупы находить приходилось. Истерзанные тела с огнестрельными, ножевыми ранениями, без одежды, документов, вещей. Невозможно опознать. Некоторые обезглавлены. Что это были за люди? Кто и за что так поступил с ними? Страшная судьба.
Неприятно и тяжело вспоминать об этом. А вообще по Чечне подобных страшных воспоминаний в памяти сохранилось немало. Точно не могу утверждать – не знаю, но вполне допускаю и то, что кто-то, пытаясь самовольно и в одиночном порядке выехать из воинской части, попал в руки бандитов. Там и погиб.
Но нужно заметить, что подобные случаи имели место не только в Чечне. Так, например, погиб мой сослуживец по Уральскому военному округу. Он возвращался с Кавказа в отпуск домой на поезде. В тамбуре вагона получил удар ножом, а потом был сброшен под откос. Его труп обнаружили на другой день у железнодорожных путей.
А те, кому повезло благополучно вернуться домой, далеко не всегда привозили в целости и сохранности деньги. Их лишиться по дороге было очень даже легко.
В гостинице любого города, начиная с Владикавказа, и в фойе, и на этажах дежурили дамы «не тяжелого поведения». Ломясь в гостиничный номер, они очень навязчиво и наперебой предлагали свои услуги. У них был свой бизнес. И как здесь устоять человеку, столько времени находившемуся без женской ласки? Многие, поддавшись соблазну, теряли осторожность и начинали сорить деньгами. «Шерше ля фам». Ищите женщину. А проснувшись утром с гудящей от похмелья головой, с удивлением обнаруживали, что обобраны до нитки. Ни денег, ни документов не было. Жертвами этих «красавиц» оказывались не только контрактники, но порой и офицеры. В подобных случаях военнослужащим приходилось снова возвращаться в часть, заключать новый контракт и продолжать служить.
А еще в поезде или на вокзале можно было встретить приятных молодых людей, которые очень располагали к себе. Они приглашали за стол, угощали выпивкой и закуской, относились с уважением и интересом. Только потом человек приходил в себя, но уже с разбитым лицом, будучи ограбленным полностью. Оказывается, что и у этих приятных молодых людей тоже есть свой бизнес – грабить доверчивых пассажиров. Такую публику мне приходилось встречать, например, в Минеральных Водах.
Во всех перечисленных случаях винить нужно было только себя. А кто еще виноват? Следовало быть осторожнее.
Но были и другие обстоятельства, которые лично от вас уже никак не зависели.
МОЯ МИЛИЦИЯ МЕНЯ БЕРЕЖЕТ?
Федеральная дорога Баку–Ростов проходит через несколько республик, в том числе и по Чечне с Ингушетией. А Ингушетия в том месте, где по ней пролегает федеральная трасса, совсем узенькая – ну, может быть, немногим более тридцати километров. На этой же трассе и столица Ингушетии Назрань находится. Так вот на этом коротком отрезке дороги было расположено четыре стационарных поста ГАИ. Теперь они называются ГИБДД. На этих постах несли службу суровые ингушские милиционеры, и занимались они там «гибддизмом». Вернее сказать – «гибддировали». Что это значит? Да просто спокойно проехать через эти посты без приключений и неприятностей было практически невозможно. Публика там несла службу очень наглая и алчная. Для военнослужащих, выезжающих из Чечни, это было первое и очень трудное испытание. Прорваться сквозь эти милицейские заслоны с минимальными потерями было сродни героизму. Даже тошно вспоминать сейчас о том, что происходило на этих милицейских постах. Особенно отличался в худшую сторону пост на выезде из Ингушетии в Северную Осетию, немного не доезжая до осетинского села Чермен.
Напрасно кто-то может посчитать, что я сгущаю краски. К сожалению, все это было испытано на собственной шкуре. И столкнуться с этим пришлось уже в первую свою поездку.
Нас было четыре офицера в машине: трое ехали в отпуск, а я – в командировку. При мне было оружие, пистолет Макарова. На посту к нам подошла какая-то откормленная личность. На этом, с позволения сказать, милиционере была не милицейская и не военная форма, а какой-то камуфляж произвольного покроя и произвольной расцветки. Не потрудившись представиться и назвать себя, он сразу заявил, что дежурят они уже давно и успели проголодаться, да и время обеда уже подошло. А мы соответственно должны их этим обедом угостить. Потому каждый из нас обязан заплатить по пятьсот рублей. И тогда вопросов к нам не будет.
Глядя на пухлые, лоснящиеся щеки этого милиционера и на его висящий двойной подбородок, сразу в голову пришла мысль, что это он так, бедный, опух от голода.
Когда мы отказались платить деньги, сотрудники этого поста стаей слетелись к нам и, галдя и крича, начали требовать, чтобы мы предоставили для осмотра автомобиль и личные вещи. В таких условиях трудно было сохранять спокойствие и не потерять самообладание. На это и делался расчет местных ментов. Методика действий, в том числе и психологическое давление, у них была отработана.
В вещах они ковырялись медленно и с особым удовольствием, явно тянули время, брали на измор. То из вещей, что им нравилось, начинали клянчить себе в подарок.
Один из милиционеров без интереса просматривал мои документы. В командировочном предписании обнаружил запись о том, что при мне находится пистолет. Уточнил, действительно ли у меня имеется оружие. Я подтвердил. Он сразу поделился этой новостью со своими, мягко говоря, товарищами. Наглости у тех ребят сразу поубавилось. Наличие оружия оказалось весомым аргументом в нашу пользу. В конечном итоге «голодные» милиционеры отпустили нас с миром. В дальнейшем мне по долгу службы часто приходилось ездить пройденным маршрутом. На этих милицейских постах я со временем примелькался, и меня стали узнавать в лицо. Но, тем не менее, периодически дело не обходилось без скандалов. Потом я стал презентовать местным ментам в качестве подарка по паре пачек «макаровских» патронов, и только после этого между нами возникло что-то похожее на приятельские отношения. Проблемы на дороге лично для меня закончились.
Но для других проблемы при проезде этих постов продолжали оставаться. Правда, офицерам решать их было несколько проще, а контрактникам сложнее. Хорошо, если они ехали небольшой группой. Тогда можно было оказать друг другу помощь и поддержку. А когда в руки местных милиционеров попадал контрактник, в одиночку пытавшийся выехать из Чечни, и при этом он был хотя бы слегка выпившим, – все, можно было с уверенностью сказать, что он останется без вещей и без денег.
На эти милицейские посты и творящийся на них произвол жалобы шли во все инстанции нескончаемым потоком. Даже в такую диковинную организацию, как «Мониторинг по правам человека». Не жаловались только, пожалуй, в «Лигу защиты евреев». Но никаких результатов это не давало. Безобразные события продолжали иметь место.
На постах в Северной Осетии и на железнодорожных вокзалах Владикавказа и Беслана несли службу уже осетинские милиционеры. Они не были такими наглыми, как в Ингушетии, хотя особой скромностью тоже не страдали. Но с ними уже можно было разговаривать, как с людьми.
Должен заметить, что на Ставрополье, а именно в Минеральных Водах, все милиционеры, с которыми приходилось иметь дело, оказались отличными ребятами, которые при необходимости всегда оказывали помощь и содействие. И о случаях поборов ими денег с контрактников и офицеров, возвращающихся из Чечни, мне ничего не известно. Может быть, что-то подобное происходило и там, но в единичных случаях.
Учитывая все это, увольняемых контрактников и отпускников из воинских частей стали отправлять централизованно большими партиями. Старшими при этих группах назначались наиболее способные и решительные офицеры, которые сопровождали убывающих до самых железнодорожных вокзалов и сажали их на поезда. А по дороге они решали все возникающие проблемы и конфликтные ситуации, по ходу дела следили за порядком и дисциплиной среди своих подопечных. Это давало определенные положительные результаты.
В довершение могу сказать, что и украинским милиционерам удалось «прогнуться» в худшую сторону. Или на Украине уже была полиция, а не милиция? Не знаю, но какая разница! В Минеральных Водах сел на поезд Кисловодск – Минск. Так получалось проще, не нужно было делать пересадки. Но оказалось, что часть пути поезд идет по Украине, а я сразу этого не учел. Но было уже поздно.
Как только пересекли границу с Украиной, ко мне в купе зашли два украинских полицая. У проводника они узнали, что в вагоне едет офицер из Чечни, и ко всем остальным пассажирам сразу потеряли интерес. Хотя среди них было немало «челноков-мешочников», и полицаям поживиться там было чем. Но они сразу принялись за меня, видимо, посчитав наиболее перспективной добычей.
Они долго рылись в вещах, все тщательно прощупывая и просматривая. При этом задавали интересующие их вопросы: «А сколько денег с собой? А сколько указал в таможенной декларации? А нужно посчитать, и если есть излишки, не указанные в декларации, то они подлежат изъятию».
Счастью их не было предела, когда в сумке они обнаружили холодное оружие – наградной охотничий нож «Скорпион». Но радость была омрачена наличием у меня всех необходимых для этого случая документов: выписки из приказа о награждении, удостоверения на нож и чего-то еще. Номер ножа даже был вписан в отпускной билет. Изо всех сил, стараясь за что-нибудь зацепиться, они тщательно искали ну хоть какой-то изъян. Наконец нашли. По их мнению, одна из цифр номера, выбитого на лезвии ножа, недостаточно хорошо просматривалась. На это мне пришлось заметить, что номер не я сам на лезвии выбивал, какой уж есть. Видимо, совесть все-таки шевельнулась у них в душе, и они понуро вышли из купе.
И ЕЩЕ НЕМНОГО О «ФИНИКАХ»
Ехал я из Чечни летом в отпуск. Он обещал быть приятным, планов было много. Сначала заехал в гости к сослуживцам в Майкоп, там побыл дня четыре. Потом добрался до Ростова, где и «завис» на несколько дней. Следующая остановка, по плану, предстояла в Воронеже.
И поехали мы с друзьями отдыхать, шашлыками баловаться в красивые и по-своему живописные места под Ростовом – где речка Аксай в Дон впадает. Мне говорили ребята, что эти места в Ростове лучшими для отдыха считаются, а также для строительства дач и коттеджей.
Вот и мы расположились неподалеку от одного коттеджного поселка. Домишки там были все как на подбор – богатые и красивые. Честно сказать, в такой «хижине» Стивену Сигалу или Чаку Норрису не стыдно было бы поселиться. С размахом строили люди, в несколько этажей.
Мы сидели, выпивали и закусывали, когда один из участников нашей веселой компании вдруг спросил: «Ребята, а вы знаете, чьи это в основной своей массе коттеджи?» Ну откуда нам было знать? А он продолжал: «Большинство этих домиков принадлежит военным финансистам». Все примолкли, это произвело впечатление. Потом кто-то произнес: «Научите меня, как на офицерский оклад такой домик построить?»
Всем известно, что на офицерский оклад дом никак не построить.
Мало того, сейчас на этот оклад жить более или менее прилично невозможно. В армии продолжают служить только те, кому до пенсии осталось совсем чуть-чуть, жалко уже бросать. Либо просто деваться некуда, хочется со временем своей квартирой обзавестись, а других вариантов нет, хоть и придется ожидать ее лет двадцать пять.
Так как же все-таки можно построить дом на офицерский оклад? Да никак! Но это, разумеется, если не воруешь. А если воруешь, то очень даже возможно. Меня всегда удивляло, почему никто не заставит наших «фиников» и прочих «деятелей» заполнить декларацию о доходах? Тогда многое стало бы понятней: откуда у них дома, дорогие автомобили и другая роскошь.
На тот момент уже ни для кого не было секретом, что офицеры, прапорщики и контрактники, отслужившие в Чечне, не могут в полном объеме получить свои боевые деньги. Даже в тех случаях, когда у них на руках имелось решение суда. Эти денежные средства, как в «черную дыру», пропадали неизвестно куда.
Знал об этом и я. Но тогда не придал особого значения тому разговору, состоявшемуся на берегу речки Аксай. А вскоре и вовсе забыл о нем. Все это меня на тот момент еще не касалось. А потом пришло время, когда и самому пришлось столкнуться с этим гнусным вопросом и испытать весь этот произвол на себе.
Мне тоже впоследствии пришлось бороться за свои заработанные деньги. Увы, в этой борьбе я потерпел поражение. История эта долгая, захватывающая и интересная. По ней можно писать сценарий к телесериалу. Замечательная получится «киноопупея», что-то типа «Санта-Барбары». Но это тема уже совсем другого рассказа, и, возможно, мы скоро вернемся к ней. Кстати, денег своих я по сей день так и не получил. Может быть, на эти «денюшки» какой-нибудь окружной финансист себе уже баньку на даче отстроил? Попробуй ее теперь у него забери!
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О НАГРАДАХ
В первую чеченскую войну министр обороны Павел Грачев говорил: «Наград не жалеть». Но, надо признать, что кому попало направо и налево их тогда все же не раздавали. Хотя из моих знакомых, кто тогда там побывал, награждены были практически все.
А вот во вторую чеченскую войну положение дел изменилось кардинально – не награждали почти никого. Все случаи награждения в нашей части у меня очень хорошо сохранились в памяти, потому что их можно пересчитать по пальцам. Единичные случаи. Ну просто жлобство какое-то. Никто этого не мог понять. Причем из части наградные представления уходили на всех достойных в Ханкалу регулярно, но там – все, бесследно исчезали. Уходили они потом в штаб Северо-Кавказского округа или нет – неизвестно, но правды ни у кого нельзя было добиться.
И только потом нам пролил свет на этот вопрос один подвыпивший штабной прапорщик, с которым довелось подружиться. Он удивился нашей дремучести в этом деле и, прищурившись, заявил: «А следует находиться не там, где награды зарабатывают, а там, где их дают. И вообще, ваши подвиги никому не нужны, а нужны деньги». Из дальнейшего разговора с ним выяснилось, что на все награды имеется определенный тариф, причем не очень высокий, вполне доступный для каждого. Это сразу нам показалось диким, не хотелось верить услышанному. Надеялись, что прапор просто спьяну наврал.
Но вскоре выяснилось – нет, штабной прапор сказал правду. И расценки на награды были примерно такими, как он указал. А весь механизм получения награды был простой: сам на себя пишешь наградное представление, левой ногой подделываешь подписи должностных лиц, просто в нужных местах ставишь обычные закорючки, и едешь сразу в Ростов. Там отдаешь представление и платишь деньги. Все. Остается ждать, причем не так долго. И вскоре «награда находит героя».
Конечно, я не хочу сказать, что все награды в Чечне получали именно таким способом. Совсем нет. В основном они были, вне всякого сомнения, заслуженны. Мало того, число людей, достойных награждения, было значительно больше, чем реально получивших награды.
Но, к сожалению, должен признать, что кто-то сейчас носит награды купленные. И пускай этих людей не так много, но тем не менее…
Довелось мне как-то побывать на сборах в Ханкале. В качестве обучаемого, разумеется. Три дня нас там учили уму-разуму и премудростям организации жизнедеятельности войск в полевых условиях. Это при том, что многие из нас уже около полутора лет прослужили в Чечне, многому научились и кое-что понимали.
В один из дней сборов нам показали, как правильно следует развертывать казарменное помещение, солдатскую столовую и полковой медицинский пункт, используя стандартные армейские палатки. В чистом поле было установлено несколько палаток, каждая под определенный объект: казарма, столовая, медпункт и т.д. Заходишь в них, а внутри – красотища: кровати и мебель новые, полотенца и постельные принадлежности первой категории, полы настелены из деревянных щитов. В Чечне подобное можно было увидеть именно на показных занятиях, но только не в реальной обстановке.
Мы палатки разворачивали внутри подходящих разрушенных зданий, чтобы остатки стен служили защитой при обстрелах. А если развалин поблизости не было, то приходилось отрывать котлован нужной глубины и в него устанавливать палатку. Пули и осколки тогда были не страшны, но появлялась другая беда – в палатке постоянно было сыро и грязно.
А занятия эти с нами проводили офицеры штаба группировки: начальники вещевой, продовольственной и медицинской служб соответственно. Когда они выступали, мы невольно обращали внимание на ряды наградных колодок на их кителях. Стали к ним приглядываться, и обнаружилось: начвещи, начпроды и начмеды награждены почти всем, чем может быть награжден настоящий боевой офицер. Складывалось впечатление, что тыловики не выходят из рукопашных схваток, от боя отвлекаются только на короткое время для подсчета банок тушенки и солдатских портянок. А все остальное время воюют не останавливаясь.
С нами в строю стоял комендант Веденской комендатуры. Ведено – известное «гнилое» место, и служба там соответствующая. Но у старого полковника на груди были только знаки «За службу на Кавказе» и «Участник боевых действий». Больше офицера не нашлось чем наградить.
Впоследствии приходилось встречать многих ребят, прошедших Чечню. Никаких наград они не имели. Когда разговор касался этой темы, они пожимали плечами и пытались отшучиваться.
С той поры я многому перестал удивляться. Например, встречая командира разведвзвода, провоевавшего два года в Чечне и не имеющего наград. Не удивляюсь уже, увидев начальника продовольственной службы полка с медалью «За отвагу» или заместителя командира по тылу с орденом Мужества. А все братья Ямадаевы – Герои России.
Между прочим, финансисты тоже довольно часто оказывались в списках награжденных. Но мы тогда уже кое-что стали понимать в этих вопросах, и только смеялись, что начфин снова получил медаль «За взятие кредита». А над собой шутили, называя себя «трижды орденоносец и четыре не дали».
Но ничего нового не происходит, на любой войне имеют место такие случаи, как весьма странное распределение и получение боевых наград. Стоит только почитать воспоминания ветеранов Великой Отечественной или «афганцев», там подобное было сплошь и рядом. Во вторую чеченскую войну вопрос награждения, как и многие другие вопросы, тоже был поставлен на коммерческую основу. К сожалению.
А на Родину мы не в обиде, Россия здесь ни при чем, и ее вины в этом нет. Для нее мы делали все, что могли. И будем делать впредь. Но виновные есть – это конкретные люди с конкретными именами, в конкретных воинских званиях, находящиеся на конкретных должностях. На том и заканчиваю. Честь имею.
